Вечер-реквием «Горькая память», посвященная узницам АЛЖИРа

 Вечер-реквием «Горькая память», посвященная узницам АЛЖИРа

Воспитательная цель:

Содействовать воспитанию нравственных качеств учащихся, эмоциональной и интеллектуальной отзывчивости,  активной жизненной позиции, воспитанию доброты и заботливости к людям. Развивать у учащихся навыки постижения и восприятия  неутихающей боли безвинных людей, о горькой памяти, о белых пятнах нашей истории соотнесения их со своими внутренними представлениями. 

Литературно- художественное оформление:

 Лагерная поэзия, «Увертюра» А.Пахмутовой, «Остров мертвых» С. Рахманинова

 музыка Дворжака, песни А. Розенбаума «Бабий яр», «Анафема», слайды, видеофильм об АЛЖИРе, карта - схема КАРЛАГА.

Оформление: презентация; тонкие восковые свечи; и свечи, плавающие в воде, ваза для свечей, портреты репрессированных  поэтов; колючая проволка, протянутая  по низу сцены, живые цветы – красные гвоздики, клетка из колючей проволки с макетами белых птиц; фотовыставка, плакаты с высказываниями А. Твардовского и М.Е. Салтыкова- Щедрина.

«Кто прячет прошлое ревниво, тот вряд ли с будущим в ладу...»

А. Твардовский

«Люди позднейшего времени скажут мне, что все это было, и прошло, и что, стало быть, вспоминать об этом не особенно полезно. Знаю я и сам, что фабула этой были действительно поросла быльем: но почему же, однако, она и до сих пор так ярко выступает перед глазами от времени? Не потому ли, что, кроме фабулы в этом трагическом прошлом было нечто еще, что далеко не поросло быльем, а продолжает доселе тяготеть над жизнью».

М.Е. Салтыков- Щедрин

Звучат первые аккорды «Острова мертвых» С. Рахманинова

На фоне музыки читает уч-ся отрывок из поэмы А. Твардовского «По праву памяти»

 Тихо звучит "Реквием ". Ученица зажигает плавающие свечи, которые будут гореть до конца композиции и рядом кладет красные гвоздики.

Ведущий (Александр):

 Забыть, забыть велят безмолвно,

 хотят в забвенье утопить живую боль

И чтобы волны над ней сомкнулись.

 Быль- забыть!

Забыть родных и близких лица

И стольких судеб крестный путь-

Все то, что сном давнишним будь,

Дурною, дикой небылицей,

так и ее - поди забудь.

Но это было явной былью

Для тех, чей был оборван век,

Для ставших лагерною пылью,

 как некто некогда изрек.

Забыть - о, нет, не с теми вместе

Забыть, что не пришли с войны, -

Одних, что даже этой чести

Суровой были лишены.

Забыть велят и просят лаской,

Не помнить - память под печать.

Чтоб ненароком той оглаской

Непосвященных не смущать.

И даром думают, что память

Не дорожит сама собой,

Что ряской времени затянет

 любую быль,

Любую боль.

Нет, все былые недомолвки Домолвить ныне долг велит.

Мерген:

Такое страшное было время,

Врагом народа был сам народ.

Любое слово, любая тема…

И по этапу страна…вперед!

Но мы-то помним! Теперь мы знаем.

На все запреты, на всех печать…

Народ толпой по этапу гнали,

Чтоб было легче им управлять…

Ведущий (Александр):

Всем,

Кто клеймен был статьёю полсотни восьмою,

Кто и во сне окружен был собаками, лютым конвоем,

Кто по суду, без суда, совещанием особым

Был обречен на тюремную робу до гроба,

Кто был с судьбой обручен кандалами, колючкой, цепями,

Им наши слезы и скорбь, наша вечная память!

Ведущая (Жазира):

Мощь первых аккордов музыки С.Рахманинова  и стихи А. Твардовского дали понять, о чем пойдет сегодня речь.

     Мы посетили мемориальный музей  «АЛЖИР». Мы на миг окунулись в трагическую эпоху тоталитаризма, явственно ощутили, как жернова НКВД переламывали судьбы людей, превращая их в лагерную пыль. Молча, с поникшими головами шли мы к стене памяти. Мы уверенны, что никто из нас не забудет этот урок истории в музее.

 (тихо начинает звучать «Мелодия» Дворжака).

Ведущий (Александр):

 Да, сегодня мы будем говорить о неутихающей боли безвинных людей, о горькой памяти, о белых пятнах нашей истории.

Марина: Рассказывает на фоне «Мелодии» Дворжака.

В 40 км. юго-западнее нашей столицы, на живописном берегу озера Жаланаш расположена Малиновка. Не сразу село имело такое красивое название. Основалось оно в 30-е годы. В 1931 году в Казахстан приехали спецпереселенцы из Саратовской области. Они основали 25 поселков в различных районах Карагандинской области. С 26 точки по 32 -ю разместились в Акмолинском, ныне Целиноградском районе. Это Малиновка- 26 точка. Раздольное-27 точка, Островное- 28 точка, Новоишимка- 29 точка, Садовое-30 точка, 31-32 точки -Приречное и Луговое. В 1932 году приехали первые спецпереселенцы: Александр Петрович Афанасьев, Михаил Федорович Верховцев из Белоруссии и др. Расставили

первые палатки. В 1933 году выслали из Крыма 54 семьи. Это были русские, болгары, немцы, поляки, украинцы. Многие семьи попали на 26 точку. Поселок строился. С 1936 года начали строительство бараков для лагеря. Возглавлял работу Бредихин Александр Иосифович, комендант спецпосёлка. А с 1937 года начальник отделения Карлага МВД. В августе 1937 года переселенцев переселили в другие спецпосёлки, а на 26 точке открыли лагерь для жен изменников Родины.  Узницы лагеря назвали его коротко: АЛЖИР. В этом лагере волей Сталина оказались около восьми тысяч женщин, вся вина которых состояла только в том, что они не предали своих мужей, первыми брошенных в жернова репрессий 1930-х годов. По всему Советскому Союзу были раскиданы сотни лагерей ГУЛАГа, АЛЖИР был одним из этих эпицентров ада на Земле. –

Ангелина:

 Перед этим горем гнутся горы,

Не течет великая река,

Но крепки тюремные затворы,

А за ними «каторжные норы»,

И смертельная тоска.

Для кого-то веет ветер свежий,

для кого-то нежится закат-

Мы не знаем, мы повсюду те же,

Слышишь лишь ключей постылый скрежет

Да шаги тяжелые солдат.

Лидия: Из воспоминаний Галины Степановой- Ключниковой.

«Всю зиму 1937-38 г.г. наш лагерь принимал пополнение. Сложенные из самана бараки, еще не просушенные, заполняли женщины из разных городов. Больше всего было из Москвы, но были также с Украины, Белоруссии, Грузии. Из Владимира и Грузии привезли человек сорок. Вид их меня ошеломил, все они были наголо обриты. Жалкие, страшные. Женщины были похожи на нелепых подростков. К весне наша 26 точка Карлага уже насчитывала 8 тысяч «алжирок».

Звучит песня Розенбаума «Бабий яр».

Влад: Михаил Николаевич Фроловский

(1895-1943) Инженер.

Впервые был арестован в 1925году

за участие в религиозных собраниях, в

1925-1928годах находился на Соловках,

затем в ссылке, вторично арестован в

1941году, умер в заключении

Тяжело сдавили стены, Тяжело гнетет тюрьма, Мутным призраком свободы

 За решеткой дразнит тьма.

 Спит тюрьма и трудно дышит.

Каждый вздох - тоска и стон, Только мертвый камень слышит,

Ничего не скажет он.

Но когда последней дрожью Содрогнется шар земной,

Вопль камней к престолу Божью

Пронесется в тьме ночной.

 И когда, трубе послушной

Мир стряхнет последний сон, Вспомнит камень равнодушный

 Каждый вздох и каждый стон.

И когда последний пламень

Опалит и свет, и тьму,

Все расскажет мертвый камень, Камень, сложенный в тюрьму.

Ведущая (Жазира):

 Камень, камень - сегодня наша память, камень заставил нас сегодня вспомнить о 37-х и 26-ой.

Проецируется диапозитив «памятник жертвам репрессий», установленный в Малиновке

Камень заговорил - звезда цвета красного, цвета пролетарского и тюремная решетка цвета черного заставили вспомнить и тополиную аллею, посаженную узницами

(Проецируется тополиная аллея) арыки, где бежит светлая, чистая, как слеза, вода, трудную кропотливую работу вышивальщиц, которые, теряя зрение, с раннего утра и до позднего вечера вышивали тончайшие купоны блузок, украинских сорочек, роскошные скатерти, салфетки. Изделия шли в Москву и на экспорт. После войны, часто в художественных салонах Москвы можно было встретить изделия, выполненные на 26 точке

 (проецируется изделие- платочек, выполненный руками «алжирок»)

Айбат: Боль и горечь звучит в стихах дочери- узницы АЛЖИРа Мариам Лазаревны Анцисс-Валентины Савельевны Шевченко, приехавшей вместо недожившей до сегодняшних дней матери, на день памяти точки 26.

Мы глину месили,

Сушили саман,

И строили клуб за зоной,

Такая уж доля выпала нам,

Осужденным за то, что- жены.

Дрожали ноги и ныла спина,

Но мы завершили дело.

А рядом - художница тоже – жена

 Писала по красному белым

Закончив, утерла испарину

 И лозунг взметнулся ввысь

«Спасибо товарищу Сталину

за нашу счастливую жизнь!»

Ведущий (Александр):

Но после тяжелой изнурительной работы был вечер.

 Катя Щеднова: Вспоминает Галина Степановна - Ключникова

Мы были одни, и в полутемном бараке начинался литературный вечер. Усталые, измотанные тяжелой работой, «алжирки» размещались на нарах вокруг рассказчицы и замирали.

В Англии есть театр одного актера- Генри Валенс. Поразительный актер один способен занимать зрителей в течение целого спектакля. В нашем бараке была такая актриса. Да и актрисой она не была, но каждый вечер мы присутствовали в театре одного актера. Она читала нам «Графа Монте - Кристо», «Анну Каренину», «Королеву Марго». Генри Валенс перед спектаклем мог пользоваться книгами, заранее разучить текст, отрепетировать его. В лагере не было книг. Наша актриса читала все по памяти. За вечер она читала одну главу, и мы жадной душой ждали следующий вечер, следующую главу. Романы были всем знакомы, читаны когда- то и перечитаны, и все же никто из нас не мог заметить ни одной неточности. Да! Каждый вечер мы присутствовали при чуде феноменальной памяти. Была у нас и музыка. Дирижер Ленинградской оперетты Марианна Лер собирала из «алжирок» прекрасный хор. В его репертуаре были Штраус, Оффенбах и Чайковский. Арии из опер и русские романсы пела прима Харьковской оперы Олейникова. Вавочка Вагрина-первая принцесса Турандот театра Вахтангова - читала «Русские женщины». Поэма вызывала смех, столь разительно отличалась участь жен декабристов от судеб 8 тысяч жен нашего «АЛЖИРа».

Шесть лошадей в возок впрягли, фонарь внутри его зажгли. Колбас, печенья припасли, - подрифмовывали мы.

Сам граф подушки поправлял,

Медвежью шкуру в ноги клал...

 А не под нары запихал...

И сыплет щедрою рукой

Червонцы челяди ямской

Хорош конвой! Нам бы такой...

Дарья: Мы смеялись, а по душе нам были стихи поэтессы Софьи Солуновой,

написанные в нашем лагере.

Надо мной раскаленный шатер Казахстана,
Бесконечная степь протянулась вдали,
Но куда ни пойду я - тебя не застану,
Рассказать о тебе не хотят ковыли.
Вырываю часами бурьян и осоку,
Чтобы колос пшеницы налился зерном,
Облака проплывают дорогой широкой,
Только нам улететь не придется вдвоем.
Только нам, мой хороший, дороги заказаны,
Даже ветер, и тот не приносит покой
Я иду по степи без тебя, синеглазый мой,
Крепко сердце сжимая горячей рукой..

Ангелина:

Я иду по степи. Здесь ни речки, ни бора,

Но и здесь своей Родины воздух я пью.

Я о воле с травою веду разговоры,

Ковылям о тебе и о детях пою.

Нам не верит страна. Ни единый прохожий

Нам навстречу ответной улыбки не шлет.

Нам не верит страна! Что же делать, мой любый!

Как же ей доказать, что мы сердцем чисты?

Я иду по степи, ветер жжет мои губы.

Не привычно и пряно здесь пахнут цветы.

Так сожми ж, как и я, свое сердце руками,

И глаза, проходя, осуши на ветру.

Чем сильнее сбираются тучи над нами,

Тем быстрее их ветер разгонит к утру.

Выше голову, милый! Я ждать не устану.

Моя совесть чиста, хоть одежда в пыли.

Даша: Поэтесса читала тоску и боль наших сердец:

Я иду по степи, колосится пшеница,

 Белокурая чайка куда- то спешит,

 Мы с тобою отныне бескрылые птицы,

 А птенца далеко унесли в камыши.

Мы с тобою отныне бескрылые птицы,

А птенца далеко унесли в камыши.

Слушали и плакали. Было больно и чуть отрадно, что вот это о нас и это не пропадет. Рукописи не горят, как после мы прочтем у Булгакова.

 Арина: стихи Софьи Солуновой были настоящей отдушиной в нелегкое время для узниц АЛЖИРа.

Вот так стихотворение «Камыши» и воспоминания его автора стали не просто завершительным штрихом в книге о казахстанском АЛЖИРе, но и еще одной страницей той эпохи.

"Камыши"

Мы жнем камыш, как жнут хлеба в июле.

Кругом снопы и солнечная тишь.

Но берега в сугробах утонули.

Мы жнем камыш.

Звенят серпы над хрупкими стеблями.

Слова простые редки и скупы.

Зима и солнце в заговоре с ними.

Звенят серпы.

Пушистый снег пока нам греет плечи,

Как лучший мех.

Так пусть летит к нам весело навстречу

Пушистый снег.

Мы будем жить. Растают льды в апреле.

Весна, ликуя, встанет у межи.

В глаза беды бесстрашно мы смотрели.

Мы будем жить.

Пусть край суров, но небо примеряет

Все лучшие шелка невиданных цветов.

Нас каждый новый день надеждою встречает.

Пусть край суров.

И тут поют, кружась над степью, птицы

И гнезда в камышах весною также вьют.

Они еще не раз над нами будут виться,

Не раз споют.

Пока ветра лениво прикорнули

У дальних крыш.

Мы жнем камыш, как жнут хлеба в июле.

Мы жнем камыш.

Ведущая (Жазира):  В лагере находились и дети узниц. Они жили в другом бараке, жили своей «детской»   жизнью.      К   красным   датам   календаря   они   готовили   утренники:

Свидетельством этого является приглашение детей начальника лагеря Мишина на утренник, написанное на пожелтевшем от времени и сохранности листке из ученической тетради: Начальнику Мишину.

Просим Вас, начальник, прийти к нам на детский Октябрьский утренник 6 ноября в 9 час. 30 мин. утра в детский интернат барак № 37

Дети школьники и дошкольники: Витя, Вера, Ромен, Шота.

Судя по приглашению - это дети разных национальностей

 Ведущий (Александр): Да! Есть живая память, живые лица, живые люди.

Анна Желудкова: Енданова Анна Григорьевна из ее воспоминаний.

Все мы попали сюда, в лагерь, молодыми, мне было 21 год, попала сюда с Дальнего Востока. Мы оплакивали свою жизнь, но надежда нас не покидала. У меня были дети: 6-ти месяцев мальчик и дочь 2-х лет. Работала я все 8 лет поваром. Продукты были скудными - бараньи головы, требуха, ячневая каша. Женщины работали много, были голодными. Я была, как говорится, при котлах, могла поесть то, что готовила, поэтому никогда не съедала свою пайку хлеба, а отдавала другим. Дети мои умерли. Вначале мальчик - мне сообщили, а потом, когда я освободилась, но не могла выехать за пределы Акмолинска, я списалась с директором детского дома, просила его за мой счет привезти девочку, ей было тогда 12 лет, но он мне сообщил, что она умерла. Рухнула моя последняя надежда, мне было тяжело жить, очень тяжело. Но, прошло время, встретила хорошего человека, которому рассказала свою судьбу, он все понял, не побоялся связать свою судьбу со мной. Мы вырастили троих детей, все они получили высшее образование. Я горжусь своими детьми, их я учила добру, милосердию.

Катя Николайчик: Вспоминает дочь Ирины Николаевны Шубриковой- Искра Владимировна Шубрикова-Вальциферт. Отца взяли в июле 1937 г. в Новосибирске из большой обкомовской квартиры. Шубриков Владимир Петрович работал вторым секретарем Западно- Сибирского крайкома партии. Нас переселили в крохотную 2-комнатную. Есть было нечего, бабушка продавала все, что могла. В сентябре ночью увезли маму и нас. Мне было шесть лет. Крик стоял невообразимый, детей во дворе было очень много, вещей не было, кроме небольшого узелочка моего, который успела сунуть бабушка. Всех остригли, переодели, мне досталось слишком большое платье, кому- то очень маленькое, потом погрузили в теплушки и увезли на Урал, там разъединили и отправили в разные детские дома. Но связь все - таки какая- то была у нас, так как доходили слухи, что спрашивали обо мне брат Костя и сестра Майя. Там я заболела и попала в больницу. Все делалось в детдоме по команде: ставили в столовой на стол раскаленный борщ, к которому дети не могли притронуться, через несколько минут убирали и ставили такую же раскаленную кашу, к которой дети тоже не успевали притронуться, как звучала команда и ее убирали, оставалась только пайка хлеба, ее нужно было успеть съесть, потому что при выходе проверяли и отбирали все, что оставалось у детей. Хлопотала тетя, чтобы забрать нас из детдома, ей нас не отдали, но каким- то образом нас оттуда вырвали бабушка и тетя. Родные нас не очень - то хотели, да и боялись, и мы решили ехать к маме. С 1945 по 1950 годы мы жили здесь в землянке. После 10 класса уехала в Ленинград. В настоящее время Искра Владимировна Шубрикова живет в Санкт-Петербурге, а Константин Владимирович живет в Малиновке. Ирина Николаевна Шубрикова после срока заключения осталась жить в Малиновке.

Справка

Дело по обвинению Шубриковой Ирины Николаевны, 1905 года рождения, пересмотрено Военным трибуналом Сибирского военного округа 5 апреля 1957 года. Постановление Особого совещания при НКВД СССР от 7 июля 1938 года в отношении Шубриковой Ирины Николаевны отменено, дело прекращено за отсутствием состава преступления и она по этому делу полностью реабилитирована. Ирина Николаевна умерла в 1984 году.

 Камила:

И упало каменное слово

На мою еще живую грудь.

Ничего, ведь я была готова,

Справлюсь с этим как-нибудь.

У меня сегодня много дела:

Надо память до конца убить,

Надо, чтоб душа окаменела,

Надо снова научиться жить.

А не то… горячий шелест лета,

Словно праздник за моим окном.

Я давно предчувствовала этот

Светлый день и опустелый дом.

Яна:

Узнала я, как опадают лица,

Как из-под век выглядывает страх,

Как клинописи жесткие страницы

Страдание выводят на щеках,

Как локоны из пепельных и черных

Серебристыми делаются вдруг,

Улыбка вянет на губах покорных,

И в сухоньком смешке дрожит испуг.

И я молюсь не о себе одной,

А обо всех, кто там стоял со мною

И в лютый холод, и в июльский зной

Под красною, ослепшею стеною.

Ведущий (Александр):

 Более полувека назад, зимой 1938 года, когда все газеты страны победно трубили о небывалых успехах индустриализации, ошеломляющих рекордах, о промышленности и сельском хозяйстве, по пути к станции Акмолинск шел состав. В одном из вагонов места занимали пассажиры с детьми, которых называли не иначе, как «жены изменников Родины». Ехали они в незнакомый степной край не по своей воле, однако в Алматы их заверили, что отправляются они в ссылку к мужьям. Женщины радовались предстоящей встрече и нетерпеливо ждали конца пути. Горел желанием поскорее увидеть папу и 4-летний Женя Гусев, а его семимесячный братик Валера безмятежно посапывал на руках матери. Калерия Ивановна ехала в Акмолинск с двумя малышами в надежде увидеть мужа, Африкана Алексеевича Гусева- Знаменского- большевика, прошедшего царские тюрьмы и ссылки, а в 37-м осужденного «За антисоветскую агитацию» и объявленного врагом народа.

Ангелина: Из рассказа Калерии Ивановны. Познакомилась я со своим мужем в Уральском городе Шадринске, училась на курсах фармацевтов, а он читал лекции по политэкономии. Фамилия у него была двойная: Гусев- Знаменский. Оказывается, вторую фамилию получил он в подполье. Уральские революционеры знали его как Знаменского. В 27-м мы поженились, а через три года уехали строить Уралмаш. Это было замечательная пора. В 33-м родился первенец Женька, а когда сыну исполнилось 9 месяцев, семью нашу постиг первый удар. Африкана Алексеевича арестовали, и, осудив по статье 58 (антисоветскую агитацию), этапировали в суздальскую тюрьму. А через год, правда, освободили, но сразу же отправили в ссылку в Алматы. Так мы попали в Казахстан. Там он работал техником на стройке, а после освобождения устроился мастером в артель «Новый строй».

Хади: Наступил роковой 37 год. Начались повальные аресты. 14 апреля к нам пришли четверо в

форме НКВД, предъявили ордера на обыск и арест, перерыли все ящики и шкафы. Мужа увели. В этот день я видела его в последний раз. Через три месяца после ареста Африкана, родился второй сын, Валера. Пока я лежала в роддоме, Женечка оставался у соседей. А мною уже интересовались люди из НКВД. Через пару дней после выписки прислали повестку - явиться к следователю. Оставила малышей у соседей - и бегом по указанному адресу. Следователь мне с улыбкой заявляет: что знала об антисоветской деятельности мужа и не донесла в органы. Я опешила от возмущения, слова не могла вымолвить, потом собралась с духом и твердо говорю: что со мной хотите то и делайте, но клеветать на мужа не буду. Тогда меня поставили на «стойку», не давали сесть. Простояла весь вечер и всю ночь. От слез задыхаюсь, груди распухли от накопившего молока. Думаю, как там мои малыши, Валера давно не кормлен, но креплюсь... Думаю, хоть здесь в кабинете застрелите- не подпишу никакой бумаги. А под утро не выдержала -свалилась в обморок. Когда пришла в себя -отправили домой.

Дарья: И вот в феврале 1938 года снова нагрянули из НКВД. Велели собрать детские вещи и приготовиться к отправке в ссылку к мужу. Но это был обман. К.И. Мальцева была приговорена к 8-ми годам лагерей. Когда узнали, что здесь было, все женщины в рев «За что?», но нас никто не слушал, погрузили с детьми на сани и вперед. До Малиновки мы ехали полтора суток. Был такой сильный буран. Чья- то добрая душа не пожалела дать нам в дорогу огромную буханку хлеба. Спасла она нас, только вот Валера заболел, потом в лагере поставили диагноз: воспаление легких. А ведь ему тогда было всего 7 месяцев. Трудно передать чувство, охватившее нас по прибытию в лагерь. Безумное отчаяние, острая душевная боль, страх за детей. Но себе внушала: я должна сохранить сыновей, выжить, несмотря ни на что. Встретила нас здесь голая степь, да несколько бараков, продуваемых ледяными ветрами. Как мы зиму в них пережили, самим трудно понять. Мерзли постоянно. Печки топили камышом, а тепла от него мало. Много времени уходило на заготовку камыша. Жали его серпами на берегу озера, стоя по колено в ледяной воде. Тяготы лагерной жизни как- то немного скрашивало присутствие наших детей. Но матери с ужасом ожидали, что придет время разлуки с ребятишками. Настал и для меня такой страшный день. Жене исполнилось 7 лет, и его забрали в Осакаровский детский дом. Увезли моего сыночка, места себе не находила. А через неделю узнала, что Женя сильно заболел. Оказывается, он пытался бежать ко мне из детдома, но его поймали и посадили в карцер, - в холодный подвал. Там Женя обморозил ноги. Сколько слез я пролила, как мучилась, что ничем не могу помочь сыну. А жилось ему в детском доме несладко. К детям «врагов народа» отношение сверстников и взрослых было соответственное. А вскоре в детдом отправили и Валеру.

Ведущая (Жазира):

В 1946 г. закончился лагерный срок К.И. Мальцевой. Выдали ей справку об освобождении, паспорт с отметкой 38, значит нельзя поселяться в 38 крупных городах страны, в том числе и в столице. Куда податься с 2-мя малыми детьми?

Пришлось остаться в Акмолинске. Отправилась по предприятиям, но в отделе кадров косились на ее справку и давали от ворот поворот. Взяли ее на работу уборщицей в 28 школу. Разрешили здесь же поселиться. Правда, потом дали комнату в соседнем бараке.

Зарплаты не хватало, приходилось подрабатывать. Ходила к людям за небольшую плату мазать стены, стирать. Лишь в 1959 г. К.И. Мальцева была реабилитирована, а годом позже после многократных обращений в различные инстанции пересмотрено дело Гусева-Знаменского. Приговор от 4 октября 1937 г. отменен. Однако так и не знает Карелия Ивановна Мальцева ничего о судьбе мужа, где принял смерть, где похоронен. Немало горя приняли и сыновья Мальцевой. Женю долго не принимали в комсомол, а в армии не допустили к боевому оружию- направили художником оформителем в клуб. До сих пор дают знать о себе лагерные болезни младшему сыну Валерию.

Ведущий (Александр):

 Мы узнали о трагической судьбе 3- женщин и их детей, а в целом АЛЖИРа.

А зачем на земле этой вечной живу? Живу для того, чтобы знать и помнить прошлое, строить настоящее и чтобы вернуть без вины виноватым, то- что отнято сталинским беззаконием.

Илья М «КУРТ – ДРАГОЦЕННЫЙ КАМЕНЬ» Когда в 1990 году бывшая заключенная Акмолинского лагеря жен «изменников» родины Гертруда Платайс приехала в Казахстан, она рассказала сотрудникам музея «АЛЖИР», как впервые увидела местных казахов и как они отнеслись к заключенным женщинам. Одним зимним утром женщины-узницы несли с озера Жаланаш охапки камышей. Через некоторое время на берегу озера появились старики и дети, которые по команде старших начали бросать в этих женщин камни. Конвоиры начали громко смеяться: мол, видите, вас не только в Москве, вас и здесь, в ауле, не любят. Оскорбленные женщины думали, ну что же вы, старики, чему своих детей учите?! Но вот одна женщина споткнулась об эти камни, а когда упала рядом с ними, то почувствовала запах молока и сыра. Она взяла кусочек и положила в рот – он показался ей очень вкусным. Она собрала эти камушки и принесла в барак. Там были и заключенные женщины-казашки. Они сказали, что это курт – высушенный на солнце соленый творог. О, Господи, да это ведь не камень.

Анна Хомончак: От него так пахнет молоком.

И в душе затрепетал надежды пламень,

А в горле встал ком.

Так вот что придумали старики!

Вот за что женщины детьми рисковали!

Они нас от болезни берегли,

Они нас от безверия спасали.

Они поняли, что мы не враги,

А просто несчастные женщины.

И чем смогли – помогли,

Поразив нас своей человечностью.

Я молча поползла по льду,

Собирая драгоценные камни.

Теперь я отвратила от них беду,

Спасая их от охраны.

А ночью в холоднейшем бараке,

На оскверненной палачами земле,

Я, немка, молилась мусульманскому богу,

Да ничего не просила себе.

Я просила старикам здоровья,

Женщинам-матерям – счастья.

Особенно я молилась за детей,

Чтобы они не видели несчастья.

Я прошла все круги ада,

Потеряла веру и друзей,

Но одно я знаю,

Что только так и надо воспитывать детей.

 Ведущий (Александр):

Чисты их имена,

И горек голос лир,

И дух высок, и словно осияно...

Диана: В Акмолинском лагере сидела Рахиль Плисецкая, мама известной русской балерины Майи Плисецкой. Ее осудили на восемь лет. Первоначально Рахиль Плисецкая была заключена в Бутырскую тюрьму, а после приговора как жена «врага народа» этапирована в Акмолинский лагерь жён «изменников» родины, куда она приехала с сыном Азарием. Ему было тогда восемь месяцев.  колыбельная, которую она пела сыну:

Утром рано, на рассвете

Корпусной придет.

На поверку встанут дети,

Солнышко взойдет.

Проберётся лучик тонкий

По стене сырой,

К заключённому ребенку,

К крошке дорогой.

Но светлее все ж не станет

Мрачное жилье,

Кто вернёт тебе румянец,

Солнышко мое?

За решеткой, за замками

Дни, словно года.

Плачут дети, даже мамы

Плачут иногда.

Но выращивают смену, закалив сердца.

Ты, дитя, не верь в измену

Твоего отца.

Последние строчки звучат диссонансом к мрачной лирике всего стихотворения. Однако, они отражают жизненное кредо Рахили. Она была хрупкой маленькой женщиной, но по стойкости характера не уступала закалённым бойцам. Это вскоре поняли и ее опытные душегубы-следователи. Она не пошла ни на какие компромиссы, отрицала, что знала о якобы "преступной деятельности" мужа. В деле так и записано: "Отрицает, но не могла не знать".

Ведущая (Жазира):

 Бывшая узница АЛЖИРа Мария Даниленко из Харькова в своих воспоминаниях в той же книге «Страницы трагических судеб» пишет, что у 90 процентов заключенных было высшее образование. «Среди нас были ленинградская профессура, почти вся труппаЗдесь находились и артистки, и ученые, и инженеры, и преподаватели. Лошадьми с ассенизационными бочками поначалу управляли дамы в шляпах. Шляпы потом поистрепались, и все приобрели лагерный вид. Харьковского оперного театра, инженеры, техники, строители, врачи, геологи, учителя – профессий 100, наверное. А еще художники... С ними припоминается забавно-грустный эпизод из лагерной жизни. Девочки для того, чтобы разрисовать столовую, нашли способ выварки краски из дамского белья. Получилось здорово, потому как рисовали профессионалы из Ленинградской художественной академии».

Ведущий (Александр):

Мы память, что жестока и горька,

И мы её горчайшая строка,

Но в памяти - грядущему порука,

Цена ж забвенья слишком высока.

 (Ю. Левитанский.)

Ведущая (Жазира):

Нет границ у памяти, но есть предел забвению. Мы вспомнили - и они снова как будто с нами, все, кого мы назвали и о ком подумали.

 (Держит в руке свечу и говорит текст о значении огня) Огонь - это символ жизни.

Слово «огонь» вмещает великое триединство- прошлое, настоящее и будущее. В народе говорят: «Человек горит душой». Это тот человек, который горит сердцем, мыслями, поступками, действиями.

Позвольте, предоставить право зажечь свечу людям с горячим, беспокойным сердцем, благодаря которым мы узнали о белом пятне истории- о 26-ой.

Зажигают факел. Слайд «СВЕЧИ»

Чтец:

Люди, сквозь призму сегодняшних дней

Помните зверство кровавых вождей.

Их произвол мы не можем забыть.

Нужно его навсегда запретить.

Память замученных в пытках священна.

Память убитых в застенках нетленна.

Где их могилы? Никто на не скажет.

Пусть на тела их земля пухом ляжет.

Жертвам репрессий с открытой душой

Провозгласите все вечный покой.

Свечи поставьте, колени склоните.

Память о них всегда сохраните.

Ведущий (Александр):

Предлагаю почтить память безвинно погибших минутой молчания.

Звучит музыка «Аве – Мария».

Минута молчания, метроном.

Из-под каких развали говорю,

Из-под какого я кричу обвала,

Как в негашеной извести горю

Под сводами зловонного подвала.

Я притворюсь беззвучною зимой

И вечные навек закрою двери,

И все-таки узнают голос мой,

И все-таки ему опять поверят.

Вам, пережившим горе в полной мере,

Порой не знавшим – доживешь ли до рассвета.

Не потерявшим дух в стремлениях и вере

От всей души желаем – многая вам лета.

Ведущая (Жазира):

Дорогие друзья, на этом наша встреча подошла к концу. Мы рады, что этот час вы провели сегодня с нами, ведь никто, кроме нас самих, не сохранит историческую память и не передаст ее новым поколениям.

Использованная литература:

1.      Архивные материалы музея «АЛЖИР» с. Малиновка.

2.      Г.С. Ключникова «Казахстанский АЛЖИР» с. Малиновка- г. Астана 2003г.

Сборник лагерной поэзии «Средь других имен» изд. «Московский рабочий»

Музейная экспозиция, изображающая узницу в сталинском вагоне для перевозки заключенных. Вагон стоит на территории музея памяти жертв репрессий и тоталитаризма "АЛЖИР". Поселок Акмол, 12 апреля 2011 года.

Поделиться

·          

·          

·