Из материалов региональной научно-практической
конференции «Язык. Культура. Духовность»
Семиотические аспекты текстообразования
Ровенских М.А.,
учитель русского языка и литературы
МБОУ «Лицей №3»
Язык – система знаков, служащая средством общения,
мышления и выражения. Возможность различных знаковых систем служить орудием
познания актуализируется в высказываниях. Ученые, сталкиваясь с системой
обозначений, пытаются выявить роль языковых знаков в познании. На этой почве
возникла новая область в науке о языке – семиотика. Семиотика – это 1)
дисциплина, изучающая общее в строении и функционировании различных знаковых
систем; 2) система того или иного объекта, рассматриваемая с точки зрения
семиотики. Условно любую знаковую систему можно представить как текст. Знак –
образ в искусстве, во- первых, автономен, он удовлетворяет эстетическую
функцию; во-вторых, неоднозначен, связан с субъект-языком автора, который
отличается от субъект-языка зрителя или читателя. Разница между этими
языками не становится препятствием к общению с произведением искусства, а
наоборот, служит порождением новых смыслов. Язык автора и язык зрителя – это
два языковых пространства. Ю.М.Лотман, характеризуя ситуацию общения,
взаимодействия, дает следующую картину: «…Допускается определенное
пересечение языковых пространств автора и зрителя и одновременно
пересечение двух противоположных тенденций: стремления к облегчению
понимания, которая будет стремиться расширить область пересечения, и
стремления к увеличению ценности сообщения, что связано с тенденцией
увеличить различие между двумя субъект-языками» [2.29].
Текст в семиотике – осмысленная последовательность
любых знаков, любая форма коммуникации, в том числе обряд, танец, ритуал. Таким
образом текст становится важнейшей формой отражения культуры. Обычный
текст - принадлежность первичной моделирующей системы. Художественный текст
(литературный, живописный, музыкальный и т.д.) – вторичная моделирующая
система, которая отражает то, что сложилось в сознании художника,
произведение его творческого акта, в нем художник как бы создает свою модель
реальности. Ю.М.Лотман рассматривает язык искусства в целом как художественный
код, который подлежит расшифровке адресатом. Текст как смысловое единство
высшего ранга обусловливает явление реализации потенциальной многозначности
слова, появления новых приращений смысла, незафиксированных в системе
общелитературного языка. Художественный текст кроме функции манифестации
языковых знаков выполняет функции:
- смыслообразования, то есть интегрирования,
трансформации и переработки значений языковых знаков, образования
индивидуально-авторских приращений смысла;
- сохранения культурной памяти.
Знаковая природа художественного текста
двойственна: текст как бы выдает себя за реальность, вызывает у зрителя
и читателя реальную реакцию на свое бытие, но в то же время напоминает,
что он создание автора и значит нечто, что вложил в него художник.
Возникает игра на семантическом поле «реальность – нереальность», когда
иллюзия оказывается подчас правдивее своего оригинала. Эту особенность
искусства А.С.Пушкин выразил словами: «Над вымыслом слезами обольюсь».
В произведениях искусства часто встречаем
двоякую условность: с одной стороны, появляется предельно правдоподобное
изображение, с другой – сквозь него «просвечивает» весьма нереальное
содержание.
С точки зрения семиотического подхода к тексту
как знаку культуры интересен роман М.Булгакова «Мастер и Маргарита». Роман
построен как переплетение двух самостоятельных текстов: один
повествует о событиях, разворачивающихся в Москве конца 20-х годов,
другой – в древнем Ершалаиме.
Московский текст обладает признаками реальности:
он погружен в правдоподобные детали знакомого читателю быта. Но главное
в этом произведении - роман , иначе «текст в тексте», который, будучи
созданием того же автора , является все-таки плодом творчества его героев.
Ирреальность его подчеркивается тем, что ему предшествуют разговоры о
нем. Московские главы подаются как реальность, которую можно увидеть, а
ершалаимские существуют только как рассказ, который слушают или читают.
Ершалаимские главы вводятся в концовки московских, как бы подчеркивается
их вторичность. «Заговорил негромко, причем его акцент почему-то
пропал: - Все просто: в белом плаще…» -конец первой главы и начало второй:
«В белом плаще с кровавым подбоем, шаркающей кавалерийской походкой
…»[1.435]. Глава «Казнь» видится Ивану как сон. Дальше текст об Иешуа
вводится как сочинение Мастера: «…хотя бы до самого рассвета, могла
Маргарита шелестеть листами тетрадей, разглядывать их и целовать и
перечитывать слова: - Тьма, пришедшая со Средиземного моря, накрыла
ненавидимый прокуратором город…» [1.714]. Как только это мнимое равновесие
между реальным и нереальным устанавливается, начинается семантическая
игра за счет изменения границ текстов. Московский мир наполняется
фантастическим событиями, а «выдуманный» мир романа Мастера оказывается
подчинен строгим законам правдоподобия. Автор рассказывает историю героев,
а герои рассказывают историю о прокураторе Иудеи. В качестве смысловых
скреп выступают и открытые авторские восклицания: «За мной, читатель! Кто
сказал тебе, что нет на свете настоящей, верной, вечной любви?»[2.632].
Взаимопроникновение текстов случается у Булгакова и путем введения в
один из них образов из другого, в результате такого наложения
происходит высвечивание истинного смысла описываемых событий.
Иллюстративным является момент «раздвоения» Ивана в психиатрической
клинике. В то время, когда он усердно писал о случившемся на Патриарших,
«появилась издалека пугающая туча с дымящимися краями и накрыла бор и
дунул ветер, Иван почувствовал, что обессилел, что с заявлением ему не
совладать, не стал поднимать разлетевшихся листков и тихо и горько
заплакал»[1.478]. Неявно выраженный намек на тучу, ту самую, что
символически в ершалаимских главах обозначает высшую справедливость,
является здесь моментом истины, который изнутри преобразует героя. Чистая
природа просыпается в нем. Иван не обижается теперь на слово «Дурак»,
сказанное «неизвестно кому принадлежащим басом», плачет и успокаивается.
После этого он уже в состоянии познакомится с Мастером.
В конце концов, это семантическое двоемирие
необходимо Булгакову не в качестве условно-формальной литературной игры,
а является композиционным выражением идейно-философского наполнения
произведения. Московская жизнь превращена в сцену неописуемого
ирреального демонического театра-варьете, где не действуют
человеческие критерии нравственности, а мнимый мир древней истории
становится подлинной мировой мистерией. Между двумя текстами
устанавливается зеркальность, то, что кажется реальным объектом, выступает
лишь как искаженное отражение того, что само казалось отражением.
Культуру в целом можно рассматривать как текст,
но весьма сложный, образующих сложное переплетение авторских текстов.
Эта система, постоянно пополняясь новыми вариантами, образует
непредсказуемую игру семантики, что и увеличивает ее возможности к
развитию и исключает повторяемость. Художественное познание сначала
вписывает жизненный материал в сюжет, а затем гениальные сюжеты
становятся мерилом духовной жизни. Банальная фраза критиков художественных
произведений «так в жизни не бывает» предполагает, что действительность
ограничена законами логики, но искусство - это область свободы.
Парадоксальность в искусстве - одновременно следствие и причина
непредсказуемости и парадоксальности самой жизни.
Литература:
1.
Булгаков М. Белая гвардия.
Театральный роман. Мастер и Маргарита. М., 1973
2.
Лотман Ю.М. Взрыв и
культура. С-П., 1992
3.
Лотман Ю.М.. О проблеме
значений во вторичных моделирующих системах.// Труды по знаковым системам.
Т 2. Тарту, 1981
4.
Лосев А.Ф. Диалектика
художественной формы. М., 1971
Оставьте свой комментарий
Авторизуйтесь, чтобы задавать вопросы.