Литература.10 класс Урок №1 Тема урока: Ф.М. Достоевский и эпоха. Жизненный и творческий путь.

Литература.10 класс

Урок №1

Тема урока: Ф.М. Достоевский и эпоха. Жизненный и творческий путь.

Цель урока: познакомиться с биографией писателя, особенностями его мировоззрения, своеоб­разием творчества.

Оборудование: Ф.М. Достоевский, фотовыставка; Н.И. Якушин «Ф.М. Достоевский в жизни и творче­стве».Презентация.

Эпиграфы:     В нем совесть сделалась пророком и поэтом,

                         И Карамазовы, и бесы жили в нем, —

                         Но что для нас теперь сияет мягким светом,

                         То было для него мучительным огнем.

                                                                      И. Ф. Анненский

Человек есть тайна. Ее надо разгадать, и ежели будешь ее разгадывать всю жизнь, то не говори, что потерял время; я занимаюсь этой тайной, ибо хочу быть человеком.                                                                                     Ф. М. Достоевский

Ход урока

Лекция учителя.

Задание – составить конспект.

«Этот человек был раз взведен, вместе с другими, на эшафот, и ему прочитан был при­говор смертной казни расстрелянием за политическое пре­ступление. Минут через двадцать прочтено было и помило­вание и назначена другая степень наказания; но, однако же, в промежутке между приго­ворами, двадцать минут, или по крайней мере четверть часа, он прожил под несомненным убежде­нием, что через несколько минут он вдруг умрет... Он помнил все с необыкновенной ясностью и говорил, что ни­когда ничего из этих минут не забу­дет. Шагах в двадцати от эшафота, около которого стоял народ и солдаты, были врыты три столба, так как преступников было несколько человек. Троих первых повели к столбам, при­вязали, надели на них смертный костюм (белые длинные бала­хоны), а на глаза над­винули им белые колпаки, чтобы видно не было ружей; за­тем против каждого столба выстроилась команда из нескольких солдат... Выходило, что остается жить минут пять, не больше. Он гово­рил, что эти пять минут казались ему бесконечным сроком, огромным богатством; ему каза­лось, что в эти пять ми­нут он проживет столько жизней, что еще сейчас и нечего ду­мать о по­следнем мгно­вении, так что он еще распоряжения разные сделал: рассчитал время, чтобы проститься с товари­щами... чтобы подумать в последний раз про себя, а потом, чтобы в по­следний раз кругом поглядеть... Он умирал двадца­ти семи лет, здоровый и сильный... Невда­леке была церковь, и вершина собора с позолоченною крышей свер­кала на ярком солнце. Он помнил, что ужасно упорно смотрел на эту крышу и на лучи, от нее сверкавшие; ото­рваться не мог от этих лучей: ему казалось, что эти лучи его новая природа, что он чрез три минуты как-нибудь сольется с ними... Неизвестность и отвра­щение от этого нового, которое будет и сейчас наступит, были ужасны; но он говорит, что ничего не было для него в это вре­мя тяжелее, как беспрерывная мысль: «Что, если бы не уми­рать! Что, если бы воротить жизнь, — какая бесконечность! И все это было бы мое! Я бы тогда каждую минуту в целый век обра­тил, ничего бы не потерял, каждую бы минуту счетом от­считывал, уж ничего бы даром не истра­тил!»

Это написано в 1868 году в романе «Идиот», а произошло это с самим Федором Ми­хайловичем Достоев­ским 22 декабря 1849 года на Семеновском плацу в Петербурге.

 Именно этому событию в жизни Ф.М.Достоевского мы можем вынести «благодарность» за то, что поя­вился на свет великий писатель земли русской, которого ставят в один ряд с Шек­спиром и Л.Н.Толстым.

Итак, Фёдор Михайлович Достоевский родился в семье врача московской Мариинской больницы для бедных, на Божедомке (теперь здесь музей).

Внутреннее убранство небольшой казённой квартиры коллежского со­ветника, штаб-лекаря, было очень скромным. Была ли семья бедной? Обычно бедность - основной мотив всех рассказов о жизни Достоевского в детстве. По-видимому, нехватка в средствах - поня­тие относительное. Отец дослу­жился до личного дворян­ства. Имел частную практику. У ма­тери была зажиточная москов­ская родня (мать Достоевского про­исходила из богатого купе­ческого ро­да Нечаевых). Особенно богатой бы­ла её сестра, тётка писателя, Алек­сандра Фёдо­ровна Куманина. Фёдор Михайлович в 1844 году получил от Куманиных долю наслед­ства - десять тысяч, ко­торые помогли ему оставить службу и заняться писательством. Это было большое, рано вставав­шее и трудив­шееся «неслучайное се­мей­ство» (по позднейшей термино­логии писателя).

Семья  была  дружная,  патриар­хального уклада. Кроме Фёдора был  ещё старший его брат Ми­хаил, с кото­рым они сдружились духовно, и младший брат Андрей.

Между родителями отношения строились на  полном  подчинении  воле и капризам мужа.

Отец писателя, Михаил Андреевич Достоевский, по всем характеристикам, был желч­ным ипо­хондри­ком, вспыльчивым, мнительным и строптивым скопидо­мом, что очень рано, в возрасте три­дцати семи лет, свело в могилу Марию Фёдоровну, мать писателя.

Вопреки позднее выдвинутым домыслам австрийского психоаналитика 3. Фрейда, ни­какого «комплекса отцененавистничества» у Достоевского не бы­ло. Как-то Андрей Михайло­вич спросил брата Фёдора, какого он мнения о ро­дителях. «Брат мгновенно воодушевился, схватил меня за руку повыше локтя (обыкновенная его привычка, когда он говорил по душам) и горячо высказал: «Да зна­ешь ли, брат, ведь это были люди передо­вые... и в настоящую ми­нуту они были бы передовыми!.. А уж такими семьянинами, такими отцами... нам с тобою не быть, брат». Как отнестись к этим словам? Конечно, в них есть преувеличение: какие уж там «пере­довые»! Но у Достоевского в этом слове был свой глубокий смысл. Он хотел ска­зать, что при всех неладах это было «неслучайное семейство» («такими отцами нам не быть...»).

Для Достоевского вопрос семейных отношений - громадной важности: все его романы по­строены на судьбах семьи, на показе развала современной семьи. Где он мог почерп­нуть «мысль се­мейную» (выражаясь словами Толсто­го), если не в семье, в которой воспиты­вался?

Ничего специфически писательского пока в Достоевском не было видно. Вот как ри­сует порт­рет тогдаш­него Достоевского его товарищ: «...серьёзный, задумчивый мальчик, бе­локурый, с блед­ным лицом. Его мало занимали игры: во время рекреаций он не оставлял почти книг, проводя ос­тальную часть свободного времени в разговорах со старшими воспи­танниками пансиона».

Выбор Главного инженерного училища в Петербурге для будущей жиз­ненной карьеры был сделан, ви­димо, по воле отца, заботившегося о «прочном» обеспечении своих сыновей. Окончание училища давало офицерский чин. Для Фёдора выбор Инженерного училища, можно со всей опреде­лённостью сказать, был ошибкой. Шагистика на плацу, летние ла­геря, черчение, математика, топогра­фия, фортификация, механика - всё это было не для него, хотя он и учился прилежно. Кума­нин внес за его учение около тысячи рублей, но де­нег не хватало: в письмах к отцу постоянные просьбы прислать денег на чай, сахар, сапоги. Достоевский очень переживал провал на экзамене при переводе на высший курс: сказа­лись какие-то интриги. Достоевский на­мекает в письмах на них. То­гда-то у отца и случился удар, от которого он едва оправился, а у Фёдора, по сви­детельству дочери, - первый приступ эпилепсии.

Каков же он, Достоевский, в это время? Ротный офицер в училище вспо­минал, что Дос­тоевский отли­чался странностями, религиозностью. Он и в юнос­ти был стариком, каким вы­глядел в зрелом  возрасте. Не­людим, друзей мало. А вот и словесный его портрет: «Был очень худощав, цвет лица был у него какой-то бледный, серый, волосы светлые и редкие, глаза впалые, но взгляд проницательный и глубокий».

Достоевский жил внутренней, снедавшей его жизнью. Это уже была жизнь литературой. Лю­бимое ме­сто, где он просиживал за книгами в Инженерном замке,— угол четвертой ка­меры.

Прибавился новый странный друг, некто Иван Николаевич Шидловский. Человек богемы, ку­тила, поэт, юрист, одевавшийся странно, как монах, он кон­чил тем, что видели его иноком-послуш­ником в Киеве и под конец в Валуйском монастыре.

Но вошёл в жизнь Достоевского и вполне светский человек актёрского склада, бле­стяще гово­ривший по-французски, да и по материнской линии француз, Д. В. Григорович. Он тоже учился в Инженерном, но сбе­жал, понял, что он по призванию литератор, и тяготился муштрой ещё больше Достоевского. Они сошлись и снимали одну квартиру на углу Влади­мирской и Графского переулка. Григорович поражался начитанности Достоевского («во всех отношениях был выше меня по разви­тости»). Жили они литературной «коммуной», раз­говорами на любимые темы.

Григорович был свидетелем того, как Достоевский по ночам упорно, но скрытно что-то писал. Это был роман «Бедные люди». И Григорович был  первым, кто по просьбе Достоев­ского прочёл роман ещё в руко­писи. Он пришёл в восторг и показал произведение Некра­сову. Потом оба прибежали к Достоевскому ночью, разбудили его и стали поздравлять. По­несли рукопись к Белинскому: «Новый Гоголь явился». Белинский, про­чтя, захотел видеть ав­тора.      

 Некрасов тогда затевал новое издание – «Петербургский сбор­ник», и первый роман Достоев­ского поя­вился в нем в 1846 году.

 По выходе романа в свет все заговорили о Достоевском как о крупнейшем  писателе натураль­ной школы. Белинский высоко отозвался в рецензиях и статьях о «Бедных людях».

Знакомство с Белинским Достоевский назвал «самою восхитительной минутой» всей своей жизни. Он почувствовал, что в его судьбе произошел «перелом навеки». Пребыть вер­ным идеалам Белинского стало его жизненным девизом.

Но Достоевский вскоре отошёл от Белинского и его круга, хотя как реалист оставался им бли­зок. И хотя Белинский всегда был его совестью, с первых встреч наметилось разно­мыслие.

«Социализм для Достоевского сливался не с атеизмом, а с христианством»  (В. Я. Кир­потин). Высшим идеалом справедливости, братства для Достоевского был Христос, во мно­гом похожий на того самого Христа, вера в которого веками укоренялась в народе. Прямая попытка Белинского тут же обратить Достоев­ского в свою веру не удалось, атеизма Белин­ского он не мог принять.

Но Достоевскому нужно было так называемое «политическое» общение, которое он нашел в кружке «петрашевцев».

 Общество Петрашевского наследовало революционное дело декабристов. Но оно  уже  со­стояло  не  из  одних  дворян,  тут  были  и  разночинцы. «Петрашевцы» были нашими меньшими братьями, как декабристы - старшими», - писал Герцен. Петрашевцы были аре­стованы тогда, когда у них был ещё только «заговор идей». Сам Петрашевский был осто­рожным и трезвым, он не торопил ход событий, считал, что надо учесть урок де­кабристов, нельзя выступать без серьёзной подготовки, без опоры в обществе и народе.

Какое же место среди петрашевцев занимал Достоевский?

Один из современников говорил: «Революционером Достоевский никогда не был и не мог  быть». Только в минуту порыва он мог выйти на площадь с красным знаменем. Он него­довал по поводу всякой не­справедливости, против прогнания сквозь строй фельдфебеля фин­ляндского полка, ударившего офицера за оскорбления и помыкания, возмущался кор­рупцией, подку­пами и взятками среди военных и чиновников, но у него мало было общего с петра­шевцами.

Не исключено, как предполагают некоторые учёные, что Достоевский со временем отошёл бы от пет­рашевцев,  как он отошёл от Белинского.  У него вырабатывался свой путь, своё понимание проблем, которые они совместно обсуждали.

Царские власти заслали тайного агента в общество Петрашевского, студента Петер­бург­ского универси­тета Антонелли. Агент записывал всё, что там говорилось, и по его доно­сам были со­ставлен список «преступ­ников» и предва­рительное обвинение. В ночь на 23 ап­реля 1849 года были произведены аресты по всему Пе­тербургу. Через полгода над петра­шевцами состоялся суд. Достоев­скому вменялось в преступление посеще­ние «пятниц», об­суждение событий в ре­волюционной Ев­ропе, обсуждение крестьянского вопроса в России и способов его решения, наконец, самое страшное — чтение «Писъма» Белинского к Го­голю. Оно стало распро­страняться тайно, и само правительство только теперь узнало о его суще­ствовании и увидело, что Белинский составил настоящий революци­онный манифест. Досто­евский был приговорён в числе девяти сначала к смертной казни, а потом, после ловко ра­зыгранном царём замены приговора, -  к четырём годам каторги и поселению в Си­бири.

Следственной комиссией Достоевский был определён как «один из важней­ших», и по словам члена следственной комиссии генерала Ростовцева, «умный, независимый, хитрый, упрямый... пре­ступник».

Выдержал писатель с честью страшные испытания, когда был заключён в Алексеевский раве­лин, сек­ретнейшее место во всей Петропавловской кре­пости. Клочок неба в окне ка­земата, и только, а в пасмурную погоду было осо­бенно страшно. К ночи усиливалась впе­чатлительность, казалось, ко­лыхается пол, как в каюте корабля на море. Вечное думание в одиночестве было очень тяжело, вре­менами находила ипохондрия. Он чувствовал себя как «под воздуш­ным насосом», из-под которого «вытягивают воздух». «Всё из меня ушло в го­лову, а из головы в мысль», - писал Фёдор Михайло­вич брату.

22 декабря 1849 года вдруг всем арестованным повелели одеваться, стало ясно: будут объяв­лять приго­вор; вывели во двор и стали сажать в кареты. На площади стоял квадратный помост с ле­стницей, обтянутый в траурный цвет, и сбоку три столба. По всем четырём сто­ронам эшафота сомк­нутое каре войск. 23 «государст­венных преступника» проводятся на позорище по всему фронту и за­тем восходят на эшафот; им ещё не объ­явлен приговор, но по всем признакам недобрые предзнаме­нования. Царь Николай I, вечно боявшийся по­вто­рения 14 декабря 1825 года, когда выступили де­кабристы, тщательно разработал церемо­ниал казни. Дос­тоевский вместе с девятью был приговорён к «расстрелянию». Приговор объ­являют на месте казни. Обходит священник с крестом, палачи ломают над головами смерт­ников шпаги. Первых трёх: Петрашевского, Спеш­нева и Момбели, облачённых в белые са­ваны, - уже подвели к столбам, привязали руки назад, колпаки над­винули на глаза. На рас­стоянии пятнадцати шагов от них выстраиваются с ружьями солдаты и унтеры. Оста­ётся се­кунда до команды «пли». Достоевский был во второй очереди и всё видел и всё чувствовал, жить ему остава­лось минуту. Но в это самое время после­довала команда отвязать рас­стреливаемых, смертников вер­нули на эшафот, и был прочитан приготовленный заранее другой, настоящий приговор - каторга и ссылка. Никто не дрогнул, когда читали первый, ни­кто не возликовал, когда читали второй. Царь  «милостиво» даро­вал «преступникам» жизнь. Петрашевского тут же заковали и отправили на курь­ерской тройке в сопровожде­нии фельдъегеря и жандарма на каторгу, остальных вернули в крепость и потом ра­зослали по назначению.

После перенесённого потрясения Достоевский писал брату Михаилу вечером того же дня: «Я не уныл и не упал духом. Жизнь везде жизнь: жизнь в нас самих, а не во внешнем». Главное - ос­таться человеком. Но какой-то кризис в нём произошёл в этот день. Он почувст­вовал тщету преж­него пути. Это вызвало большие последствия во всей деятельности писа­теля. В том же письме он про­должал: «Та голова, которая создавала, жила высшею жизнью искусства, ко­торая сознала и свык­лась с высшими потребностями духа, та голова уже сре­за­на с плеч моих»; «...нашу молодость и на­дежды наши... я в это мгновенье вы­рываю из сердца моего с кровью и хороню их». И в том же письме: «Неужели никогда я не возьму пера в руки?»

По трактам Петербургской, Новгородской, Ярославской, Пермской губерний провозят в канда­лах Досто­евского. Предписание генерал-губернатору Сибири: «содержать без вся­кого снисхожде­ния». Но на пересыль­ном дворе в Тобольске жёнам сосланных декабристов П. Е. Анненковой, Н. А. Муравьёвой, Н. Д. Фон­визи­ной удаётся устроить свидание с новыми страдальцами, подкрепить их дух. Какая встреча двух поколений! Жены ссыль­ных декабри­стов, они принесли арестантам не только еду и одежду. «Они благословили нас в новый путь, перекрести­ли и каждого оделили Евангелием - единственная книга, дозволенная в остроге. Че­тыре года пролежала она под мо­ей подушкой в каторге. Я читал ее иногда и читал другим». Освободив­шись, Достоевский не расста­вался с ней до конца жизни.

Размышляя над страницами Евангелия, писатель сформу­лировал для себя символ веры, «в ко­тором всё... ясно и свято. Этот символ очень прост, вот он: верить, что нет ничего пре­краснее, глубже, симпатичнее, разумнее, мужественнее и со­вершеннее Христа, и не только нет, но и с ревнивою любо­вью говорю себе, что и не может быть. Мало того, если б кто мне доказал, что Христос вне истины, и действительно было бы, что ис­тина вне Христа, то мне лучше хотелось бы оставаться со Христом, нежели с истиной». (Из письма Н. Д. Фон­визи­ной, 1854 г.)

И вот Омск, место назначения, здесь предстояло отбывать каторгу. Достоев­ский дос­тавлен туда 23 ян­варя 1850 года.

Что это была за жизнь, Достоевский подробно поведал в книге «Записки из Мёртвого дома».

Весной 1857 года Фёдору Михайловичу возвращают гражданские права и потомствен­ное дво­рянство. В марте 1858 года он подаёт в отставку «по бо­лезни». Ему разрешено вы­ехать в централь­ную Россию, правда, 9 запретом жить в столицах. Достоевский выбирает для местожительства город Тверь и прибы­вает туда в авгу­сте того же года. В ноябре следующего года ему наконец разре­шают проживание в Петербурге и Москве. Достоевский вернулся из Сибири женатым на Марии Дмитри­евне Исаевой, вдове губернского секретаря, с ребён­ком, женщине капризной и больной. Счастливым с ней он не был. Тем не менее радовался сознанию, что прерванная свободная жизнь после стольких страда­ний более чем через де­сять лет, кажется, восстанав­ливается. Силы ещё не ушли, он собирался снова начать тво­рить. Это было второе начало литературной деятельности.

Итак, роман «Униженные и оскорбленные», а также «русская идея»  знаменуют начало новой эпохи в творче­стве писа­теля.  Правда, все было как-то путано, и за «русской идеей» ничего не стояло, даже  вели­ких заблуждений  и чаяний;  «русская  идея» - это подмена  идеи русской рево­люции, отказ от неё. Понятия: «почвенничество», «русская идея», «всецельность», «духовная нераздельность» русского народа - к концу жизни особенно прямо раскрывались Досто­евским как «всесветное единение во имя Христово» («Вот наш русский социа­лизм!»). Тут же говорилось и о единении с царём, как «от­цом» («Дневник писателя» за 1881 год).

Не проясняли дела и многочисленные заклинания Достоевского, что Россия   вся в бу­дущем, что зало­гом будущего является её «всечеловечность», «всепримиримость».

«Почва», «почвенничество». Что же это значит? По Достоевскому, весьма простую вещь: «почва» - это Россия, это народ, всё своё, родное; заняться судьбами народа - и зна­чит обосноваться «на почве». Но каким делом следо­вало заняться? Кто из русских великих писателей, мыслителей не радел о России  и народе?

Достоевский исходил из ложной предпосылки: все обличения, социализм, революция - это с Запада, это «беспочвенно» в России. Та интеллигенция, которая борется, порвала с «почвой», пре­вратилась в «скиталь­цев» по Европе. Вернуть их на «почву» и надо, но для этого нужно порвать с революционными настроениями и стремлениями. Дело у них должно быть другое: «единение», «примирение», «созидание» в духе возмож­ностей, открывавшихся цар­ской ре­формой.

Смело заявлял Достоевский в своей публицистике: «Народ наш несравненно чище сердцем высших на­ших сословий». Если высшие сословия понимать как имущие, привиле­гированные, то из этого положения вы­текает огромная сила обличения. На ней поднялись все великие романы Досто­евского.

Вопрос о служении прогрессу затемнён Достоевским искусственно придуман­ной ди­леммой: или «ски­тальчество», или «почва». Из «почвы» ничего, кроме примирения с само­державием, не вы­растало.

Достоевский решился проиллюстрировать свою «почвенническую» идею рассказом «Мужик Марей» («Дневник писателя» за 1876 год). Как непосред­ственная жизненная картина рассказ хорош, но как поучение - голая тенден­ция. Припомнился Достоевскому случай из детства, как он, гуляя в роще около Дарового, вдруг услышал крик: «Волк идёт!» Он испугался и кинулся к пахав­шему тут же на поляне мужику, Марею. Мужик успокоил барчонка: «Полно, родной. Ишь малец, аи! Ишь ведь испужался. Ну, Христос с тобой». Старший ус­покоил младшего. Но Достоевскому важно доказать, что нет розни между господами и крепост­ными: Марей не помня зла от господ, во Христе совершил  доброе дело. Конечно, из рас­сказа вытекал вывод: каким глубо­ким человеческим чувством наделён невежественный му­жик.

Писателю нужна была своя трибуна. И братья Михаил и Фёдор Достоевские начали из­давать один за другим журналы «Время» (1861-1863) и «Эпоха» (1864-1865). Из-за смерти Михаила в июле 1864 года «Эпоху» пришлось вести одному Фёдору Михайловичу. Названия журналов были придуманы не без расчёта: они соперничают с названием «Современника» и претендуют на предста­вительство интересов и стремлений времени.

Революционные потрясения на Западе пугали его, и он считал важным делом искать свои, «са­мобыт­ные» начала; надо возделывать своё, родную «почву». В этом учении Достоев­ского было много от славяно­фильских теорий: пропо­ведуемый им классовый мир в России был чистой утопией, а «почвой» ока­зывались существующие условия: идеализируемое сми­рение народа, верность право­славию.

Таким образом, никакой особой линии в литературе «Времени» проложить не удалось, если не считать произведений самого Достоевского, именно публи­кации в журнале ро­мана «Униженные и оскорблённые».

Своеобразно складывалась личная жизнь Достоевского. С женой Марией Дмитриев­ной он себя чувст­вовал несчастным; любовь была сильная, но она свелась к любви-филан­тропии в духе 40-х го­дов, к помощи «по убеждению» бедной вдове и больной женщине. Она умерла в 1864 году.

Достоевский испытал в 1865 году серьёзное чувство к Анне Корвин-Круковской, стар­шей се­стре Софьи Ковалевской - первой русской женщины-мате­матика. Софья была по-детски в него влюблена, о чём со всей искренностью рассказывает в своих воспоминаниях. Но её сестра Анна от­казала Достоевско­му: кроме чувства дружбы, она ничего к нему не испытывала. Была тут и разни­ца в убеждениях и несовместимость характеров.

Тихое пристанище, если угодно «почву» в жизни, ему дала Анна Григорьевна Сниткина. Ка­жется, нигде она не изображена Достоевским, однако, везде присутствует в понятии «се­мья». Досто­евский женился на Сниткиной в 1867 году; разница в возрасте между ними была в двадцать пять лет. Она стенографировала, ко­гда ему надо было по кабальному договору с издателем сдать целый роман, чтобы оправдать авансы и не потерять право на издание собственных сочинений.

Сниткина знала, что идёт в дом к знаменитому писателю, её отец был поклонником Достоев­ского, но убеждения у Сниткиной были типичными для «шестидесятницы» и далёкими от «почвен­ничества» Достоев­ского. Опять жизнь окружает Достоевского новыми волнами. Он весь в противо­речиях. Анна Григорьевна стала его «образцовой женой», но как равная, как жена умствен­ного про­летария. Он посвятил ей роман «Бра­тья Карамазовы». Сниткина-Дос­тоевская понимала, о чём пишет её муж. Она вела его счета, издательские дела. «Ты моё будущее, всё - и надежда, и вера, и счастие, и блаженство -  всё!» - писал он ей.

Шестидесятые и семидесятые годы прошлого века в творчестве Достоевского - это годы ве­ликих ро­манов. Один за другим следовали:

 «Преступление  и наказание»  (1866)

 «Идиот»  (1868),

 «Бесы»  (1872)

 «Подросток»  (1875)

 «Братья Карамазовы» (1880)

 И все эти романы приходятся на время, когда Гончаров после «Обрыва»   (1869)   выбы­вает из литера­туры,  наступил десятилетний перерыв в творчестве Тургенева-романиста ме­жду выходом «Дыма» в 1867 и «Новью» в 1877 годах. Только в «Анне Карениной» (1876) Толстого был дан широ­кий охват эпохи, и Достоев­ский в отзыве на роман готов был увидеть в Толстом своего союзника в развитии «мысли семейной», в суде над человеческими грехами не по мерке «западного нрава», а по законам «русской совести», то есть по зако­нам «вечных цен­ностей».

В 1880 году Достоевский выступил с речью о Пушкине на торжествах в честь открытия памятника поэту в Москве. Речь потрясла публику. Она и сегодня производит большое впе­чатление. Конечно, Достоевский «приспособлял» Пушкина к своей  пропо­веди смирения.

Достоевский превратил праздник в честь Пушкина в настоящее политическое событие, заста­вил поду­мать, какие нити тянутся от Пушкина. Он был прав: за четверть века после ре­формы почти ничего не было сделано для народа. Он говорил о самых злых вопросах рус­ской жизни. Он пригла­шал вместе решать «за­гадку» Пушкина. Он внушал мысль, что литера­тура всё может, она должна перевернуть ход вещей в России.

28 января  1881 года Достоевский скончался. Он был погребён на Тихвинском клад­бище Алк­сандро-Невской лавры. Распорядителем на похоронах был его старый друг, от­крывший первым его талант,- Григоро­вич. За гробом шли литераторы, читатели. Они нис­колько не ошибались: «Вели­кого художника хороним!» «И великого патриота». Процессия растянулась по улицам, на тротуарах стояли сплошные толпы народа. Офици­альное кура­торство над похоронами было лишь тенью этого события. Один видный царский чиновник назвал валом валившие тысячи и тысячи за гробом писа­теля «репетицией грядущих улич­ных... демонстраций». Са­новник не ошибся!

Творческий путь Достоевского можно условно разделить на 4 этапа:

I. 1840-е годы. Достоевский - блистательный ученик «на­туральной школы».

«Бедные люди» (1846)

II. 1850-е годы. Каторга и солдатчина.

III.1860-е годы. Достоевский - создатель идеологического и полифонического романа.

«Преступление и наказание» (1866)

«Идиот» (1868)

IV.1870-е годы. Достоевский - писатель-пророк.

«Бесы» (1872)

«Братья Карамазовы» (1879)

Достоевского читает весь мир, впечатляющая сила его романов огромна.

Сложен и противоречив Достоевский. Величайший русский писатель-реа­лист, знаток жизни, психолог-ясновидец, сострадающий бедным и угнетённым, гуманист, страстный об­личитель соци­ального зла, лжи и лицемерия, буржуаз­ных порядков и «демократии», вечно озабоченный судьбой своего народа и че­ловече­ства, он ставил и решал вопросы о совер­шенствовании личности, об идеа­лах человеческого общежития. Он был придирчивым оппо­нентом револю­ционеров и социалистов своего времени, самоотверженно искавших пути спа­сения народа.

Достоевский всегда стоял особняком в русской литературе, оставался не вполне поня­тым и оценённым. Манера его творчества была резко субъективной. Главенствующая идея его произведе­ний всегда была глубо­ким отголоском вре­мени, она дышала жаром при­страстной полемики, часто была противоречива и развива­лась автором по своим особым ассоциативным законам. Вот почему идеи Достоевского тут же вызывали от­ветную бурю в демократической крити­ке. Многое в его сим­патиях и антипатиях было прямо-таки парадок­сальным.

Иван Бунин считал Достоевского просто «плохим» писателем, его ценитель Томас Манн пре­дупреждал: «Достоевский, но в меру», а М. Горький называл Достоевского и «ин­квизитором», и пси­хологом, «равным Шекспиру».

Задание на дом: стр.203-214