Подобно колдунам, ведьмы умирают в страшных муках. Душа покидает тело ведьмы, после того как она передаст свое тайное знание и умирающую перенесут через огонь. В этот момент трясется земля, воют звери, нет отбоя от ворон и воронов. Воронье - воплощение нечистой силы - схватывает душу ведьмы и со страшным криком уносит в свой мир.
Так мифологическое сознание человека и ритуальная практика воссоздавали целый мир видимых и невидимых противников людей не только в эпических и сказочных произведениях, но и в обыденной жизни, в праздничных действах.
Надо отметить, что женские мифические персонификации и божества появились значительно раньше, чем собственно мужские боги. Древнее традиционное представление о значимости женского рождающего начала, покровителя всего живого, отразилось и в более поздних фольклорных образах.
Древнее ритуально-мифологическое существо вроде Мары, Морены, Мараны, воплощавшее мертвящее и живительное начала, несомненно, повлияло на образ степной богатырши Марьи Моревны, в чьем имени двукратно усиливается ее связь со смертью: "мара" - древнее смертоносное существо, "мор" - повальная болезнь со смертельным исходом. Она обладает большой силой, умом, находчивостью и превосходит в этом героя волшебной сказки. Марья поучает его, может выполнить за него любую трудную работу, побить целое войско и даже пленить самого Кощея. Близки к ней сказочные Царевна-лягушка и другие женщины-помощницы.
Герою волшебной сказки Марья Моревна запрещает входить в один из чуланов. Несмотря на запрет благосклонной к нему Марьи, Иван проникает туда и видит Кощея, который висит на двенадцати цепях. Герой доверчиво выручает Кощея, а тот похищает Марью Моревну и мчит на коне в свои края.
Главной помощницей Ивана, отправившегося на поиски жены, является Баба-Яга. Она предварительно испытывает его работой, после чего Иван получает чудесного коня. Помощниками Ивана становятся также благодатные природные стихии в виде Орла (ветер), Сокола (гром), Ворона (дождь, град). Лишь на третий раз, когда в процессе погони волшебный конь Ивана убивает копытом Кощея, герою удается увезти Марью.
Похищение Марьи Моревны Кощеем можно сопоставить с мифологическими представлениями о замирании природы на зиму, а освобождение Марьи - с периодом оживления природы, с началом земледельческого цикла. По наблюдениям Б.А. Рыбакова, время отсутствия пленницы при первых двух попытках бегства совпадает с периодом весенне-летних полевых работ вплоть до осенних праздников урожая с их ритуальной едой и пивом. Вот как говорит конь Кощея о времени возможного отсутствия беглецов: "Можно пшеницы насеять, дождаться, пока она вырастет, сжать ее, смолотить, в муку обратить, пять печей хлеба наготовить, тот хлеб поесть - да тогда вдогон ехать, и то поспеем!". При втором увозе Иваном пленницы конь отвечает Кощею: "Можно ячменю насеять, подождать, пока он вырастет, сжать-смолотить, пива наварить, допьяна напиться, до отвала выспаться - да тогда вдогон поехать, и то поспеем!" Рыбаков Б.А. Язычество Древней Руси. - М.: Наука, 1988. - С. 452..
В наиболее древних былинах Кощею противостоят Анастасия или Мария. Если значение имени Мария соотносится со смертью, то Анастасия означает "возрождающаяся", "воскресающая". Следует обратить внимание на отчество былинного героя, действующего вместе с Анастасией (Марией), - Годиныч. "Год" ранее обозначал время вообще. Иван Годиныч увозит просватанную за царя Кощея героиню и тем самым как бы возрождает ее на летнее время. Кощей нападает на него и вызывает на поединок. Ивану удается одолеть Кощея, но льстивый Кощей уговаривает Анастасию помочь ему. Хитрость удалась, и он привязывает Ивана к дубу.
На дуб садится вещая птица, сообщающая, что Кощею не владеть Анастасией. Разозлившись, Кощей стреляет в нее из лука Ивана. Но герой заговаривает стрелу так, что она возвращается обратно и убивает Кощея. Мстя за измену, Иван рассекает Анастасию на части.
Имена героев, увоз невесты, временное торжество Кощея, разрубание царевны, подобно ритуальным "похоронам" Костромы и Ярилы в виде соломенных чучел, которые не только сжигали, но и разрывали на части и разбрасывали по полям, - все это соответствует мифологическим представлениям об умирании и возрождении природы.
Родовые отношения периода матриархата нашли отражение в Елене Прекрасной. Она сама живет во дворце, а при случае становится единственным претендентом на царский трон, который затем передает своему мужу Василию-царевичу, хотя он и уступает ей во многих отношениях. Ее могущество подчеркивается связью с природными стихиями, воплощенными, в частности, в ее брате Ясном Соколе, который помогает ей выполнять порученные работы. Она прямодушна, достойно выдерживает не только разные испытания, но и строящиеся против нее козни.
Подобна мифическим нимфам Василиса Премудрая, дочь Морского царя. Она способна оборачиваться голубкой. Иногда о Василисе Премудрой говорится, что она живет одна на краю света, где восходит красное солнце, то есть в солнечном царстве. Не случайно в сюжет вводится и обитательница тех мест Жар птица (одна из персонификаций солнечной стихии), которую приходится добывать герою прежде, чем он едет за Василисой Премудрой. О связи героини с морем свидетельствует то, что ее подвенечное платье хранится под камнем на дне океан-моря. Добывание героем Жар-птицы, царевны и ее подвенечного платья, купание в кипятке и превращение в красавца царевича - все это соответствует мифологической основе обрядов инициации и свадебных обрядов.
В случаях, когда Василиса Премудрая оказывается превращенной в Царевну-лягушку, особо выделяется ее роль повелительницы птиц, буйных ветров и покровительницы женской домашней работы. Собственная страна Царевны-лягушки находится где-то в глухих лесах и болотах.
Образцом женской преданности и супружеского долга стал эпический образ Настасьи Микулишны, жены Добрыни Никитича. Муж, отправляясь на поиски врагов, завещал ей ждать его шесть лет. По прошествии срока она решает:
- Я исполнила-то его заповедь уж ровно шесть годов,
Я еще ее исполню шесть годов, шесть долгих веков! -
И ждет, несмотря на притязания Алеши Поповича. На образе Настасьи Микулишны еще лежит отпечаток былого могущества женского рода, и поэтому верная жена может противостоять даже такому сильному свату, как Владимир Красное Солнышко.
Эта мифологическая и эпическая традиция продолжается в древнерусской литературе, когда вымысел и реальность еще не были разделены и в одинаковой мере воспринимались как правдивый рассказ. Апофеозом истинной любви и супружеской верности стала "Повесть о Петре и Февронии Муромских", насыщенная мифологическими элементами. Верной покойному мужу остается героиня "Повести о целомудренной жене", проявляющая острый ум и находчивость при испытаниях своего поклонника и не нарушившая своего обета. Затем "женскую" тему продолжают "Повесть об Ульянии Осорьиной", "Повесть о Марфе и Марии", "Повесть о Соломонии Бесноватой" и др.
В русских былинах женщины ни в чем не уступают, а зачастую превосходят мужчин, пользуясь заслуженным уважением. Так, в одной из былин киевского цикла Добрыня попадает в плен к поленице, которая, схватив его за волосы, приподнимает с земли; сам непобедимый Илья Муромец находит себе достойную противницу в Палке, дочери Соловья-разбойника; с женою богатыря Дуная не может сравняться ни один киевский стрелок.
Образ женщины-богатырки, широко распространенный и в народных сказках, был связан, очевидно, и с "наследственностью" сарматских воительниц, и с жизненной необходимостью продолжения рода, воспроизведения здорового потомства. Для девушек, как и для юношей, существовала система инициации, связанная в числе прочего с физическими испытаниями. Отголоски ее долго сохранялись в обрядовых танцах, а затем в народных плясках и подвижных играх, где ценили подвижность и быстроту реакции.
Но сила и ловкость - не самые главные качества, присущие женщине. Древние славяне склонны были видеть в женщине колдунью, имеющую сношения со сверхъестественными мирами и обладающую могучими чарами. Даже вселяемую женщиной любовь приписывали колдовству. Истоки такого отношения к женщине ведут, вероятно, еще к первобытному обществу, в эпоху матриархата, когда в силу специфических телесных особенностей и выполняемых физиологических функций женщина рассматривалась как существо другого порядка, наделенное магическими свойствами, и потому вызывающее страх. В женщине многое пугало, древний человек не переставал ее бояться. В условиях матриархата этот страх стал основой религиозного почитания. Отголоски культа рожениц сохранились в мотивах вышивок и архитектуре до XIX века. Позднее, во времена патриархата этот же страх перед женщиной дал повод для объявления ее существом "нечистым". В Древнерусском государстве матриархатные традиции долго не уступали новому общественному строю, что в значительной мере отразилось в народных обрядах, преданиях, фольклоре. Длительное сохранение матриархата можно объяснить тем, что значительную часть нашей страны занимали племена, которые греки называли женоуправляемыми Рыбаков Б.А. Язычество Древней Руси. - М.: Наука, 1988. - С. 746..
Вероятно также, что отголоски этих верований проявляются в более позднее время расцвета патриархального строя, сохранившись в виде различных табу - видеть, говорить, есть с женщиной - в некоторые моменты ее жизни (например, родины).
Народная традиция сломилась только под влиянием Византии и татарского ига. А патриархальная организация нанесла ей решительный удар, создав новый порядок вещей, сущность которого прекрасно передается народной поговоркой: "Кому воду носить? - Бабе. - Кому биту быть? - Бабе. - А за что? - За то, что баба"
Характерен и фольклорный идеал женщины. В русских народных сказках мы не встретим образа спящей принцессы. Напротив, сказочные героини всегда в заботах: содержат дом, помогают женихам или мужьям выполнять сложные царские задания. Подтверждая идею о том, что образ человека каждой эпохи зависит от основной тенденции века, народная сказка (или часто в переработанном виде религиозно-нравственное поучение с тем же сюжетом) рисует образ добродетельной, терпеливой, работящей девушки (чаще всего падчерицы). Счастьем, в лице супруга и детей, она вознаграждается за терпение и незаслуженные страдания.
Народное представление о женской внешности состоит из нескольких клише: лицо должно быть бело, румяно, брови - черна соболя, глаза - словно звезды, ясна сокола, осанка - лебединая, походка - павиная. Эти народно-поэтические представления сохранились в былинах, сказках, народных песнях. Интересен такой факт: как красивая, так и "безобразная" внешность и мужчины, и женщины описываются одинаково: например, у былинных героев тоже глаза ясна сокола, брови черна соболя, русы кудри; Поперек себя толще, Ни рожи, ни кожи, ни виденья; Глядит, как сова, выпучив глаза - эти и подобные им высказывания можно равно отнести к обоим полам.
В.Н. Телия отмечает, что «для русского обыденного самосознания нехарактерно восприятие женщины как "слабого" пола и противопоставлениe ее "сильному" полу...» Телия В.Н. Русская фразеология: Семантический, прагматический и лингвокультурологический аспекты. - М., 1996. - С. 263.. Действительно, если мы обратимся к фольклорному материалу, то обнаружим в нем интересный тип - женщина-богатырша, "поленица удалая": "Едет поленичища удалая, Ай удала поленичища великая" (был. "Илья Муромец и дочь его"). Поленицы вступают в бой с богатырями, они могучи, храбры. Или, например, известные строки из поэмы Н.А. Некрасова: "... Коня на скаку остановит, в горящую избу войдет".
Этот идеал, сложившийся в Древней Руси, сменился на другой вместе с принятием христианства. И. Забелин в своем исследовании, посвященном быту русских цариц, отмечает, что женщина стала восприниматься как существо зависимое, подневольное именно потому, что она "вышла из ребра Адама", это его "часть", "неотъемлемая принадлежность" Там же. С. 263..
Безусловно, христианство оказало огромное влияние на русское мировосприятие и сформировало два типа женщины - праведницы и грешницы. Первый тип (это представление идет от образа Марии) отличается целомудренностью, терпением, покоем. Она - идеал, и прежде всего идеал материнства для любого христианина (христианки). Тип "грешница" возник из библейского предания об Адаме и Еве. Ева - грешница, вечный соблазн для мужчины, символ падения. С другой стороны, именно Ева, а не Мария, согласно Библии, дала потомство, которое населило Землю.
Христианизированная русская культура устраняла женщину из мира (общества), "делала ее принадлежностью только домашнего мира, во главе которого стоял муж" Там же. С. 264.. Это отразилось в наивной картине мира. Если девушка, по народным представлениям, должна быть красивой, то замужней женщине следует забыть о привлекательности, т.к. Хорошая (пригожая) жена - лишняя сухота; Не хвали жену телом, а хвали делом!; Не наряд жену красит - домостройство.
Для русского мифопоэтического самосознания характерно сравнение, отождествление девушки с белой лебедью: Настасья - белая лебедь (был. "Женитьба Добрыни"), Молодой жены да белой лебеди (был. "Дунай и Добрыня сватают невесту князю Владимиру"), "белая лебедушка" из одноименной сказки. Лебедь - символ благородства, чистоты (целомудрия, а также души), женской грации. В сб. Кирши Данилова в былине о Потоке читаем:
И увидел он белую лебедушку,
Она через перо была вся золота,
А головушка у ней увивана красным золотом
И скатным жемчугом усажена Азадовский М. Источники сказок Пушкина // Литература и фольклор. - Л., 1938. - С. 96..
В сказках существуют различные формулы, подчеркивающие исключительность красоты сказочной героини: Что ни в сказке сказать, ни пером описать; Зрел бы, смотрел - очей не сводил! Век бы очей не отвел, все бы смотрел да смотрел!
В традиции русского фольклора обычно сравнение стати, поступи девушки с "павой": И походочка у ей да как павиная; У ей походка павиная; И походочка у ей чтобы упавая (данные формулы повторяются во многих песнях и былинах). Сравнение с павой (павлином) восходит к народным представлениям о том, что именно эта птица воплощает идеал красоты, достоинства. Походка девушки (тем более царевны) должна быть именно с достоинством, величавой.
При этом, важно отметить, что внешняя красота сама по себе не вызывает в народном самосознании уважения и восхищения. Гораздо важнее внутренняя красота. Например, в сказке "Финист - ясен сокол" старшие дочери думают только о своей внешности ("наряжаются в сарафаны нарядные, достают платья новые, надевают бусы золоченые" Белая лебедушка: Русские волшебные сказки / Обр. И. Карнауховой. - СПб., 1991. - С. 7), а младшая не просто красавица, которую "что ни в сказке сказать, ни пером описать: брови соболиные, очи соколиные, русая коса до пояса", она еще и "умница-разумница" Там же. С. 5.. Или в сказке "Серебряное блюдечко и наливное яблочко": старшие дочери - "белоручки, ленивицы", младшей сестрой помыкают, пестро и нарядно одеваются, а младшая Машенька - все за работой, "все сделать готова", "вся краса у Маши - русая коса, до земли падает, цветы задевает" Белая лебедушка: Русские волшебные сказки / Обр. И. Карнауховой. - СПб., 1991. - С. 36. (волосы - символ жизненной силы, мудрости). Именно такие героини добиваются счастья, гармония внешней и внутренней красоты помогает им преодолеть все препятствия.
Таким образом, можно сделать вывод, что в русской картине мира слились два взгляда на женщину: сосуд скудельный и богородица. Первый воплощен в народных представлениях, а второй - в литературе (поиск идеала женщины, гармонии). При этом русская фольклорная традиция соизмеряет требования идеальной внешности с внутренними качествами, душой.
Оставьте свой комментарий
Авторизуйтесь, чтобы задавать вопросы.