Конспект урока литературы "Образ праведника в русской литературе" (10 класс )

Добро

Зло

1.     Спасение графской семьи.

2.     Очарован Богом.

3.     Очарован природой.

4.     Очарован лошадьми, их красотой и совершенством.

5.     Очарован живностью (история с голубями).

6.     Очарован музыкой (эпизод с гармонью) и песней, которая «так за душу и щипет, так и берет в полон».

7.     Привязанность к маленькой девочке.

8.     Понимает материнские чувства, отдает девочку матери.

9.     Неподдельный интерес и понимание чужих нравов и обычаев.

10. Был лекарем в плену.

11. Тоска по родине, стремление вырваться из плена; молился со слезами; видения храма.

12. Природный ум, смекалка: поединок с Савакиреем, побег из плена.

13. Обиделся за веру: встреча с чувашином.

14. С радостью принимает наказание за содеянное после возвращения из плена.

15. Помогает мужикам выбирать лошадей.

16. Твердость характера: не дает князю денег на «реванж».

17. Стремится сохранить деньги князя перед «выходом».

18. Борется с «бесами».

19. Сострадание к человеку, который «за свое усердие к вину даже утробою жертвует».

20. Понимание красоты: «Вот она, - думаю, - где настоящая-то красота, что природы совершенство называется…»

21. Бросил пить.

22. Любовь и сострадание к Грушеньке, стремление помочь ей.

23. Берет на себя чужой грех.

24. Пошел служить за другого, пожалел старичков.

25. Горячее желание искупить свой грех собственной жизнью, чувство вины.

26. Совершает подвиг (переправа через реку Койсу).

27. Не может сидеть на службе без дела.

28. Вступился за «молоденькую девочку», исполняющую роль феи.

29. В монастыре принимает мучения за веру, борется с «соблазнами».

30. Собирается идти на войну: «Мне за народ очень помереть хочется».

1.     Бездумность, лихачество: «…да все норовишь какого-нибудь встречного мужика кнутом по рубахе вытянуть».

2.     Убийство монашка: «Ведь я это не нарочно».

3.     Замучил птенчика.

4.     Побил кошку.

5.     Покушения на самоубийство.

6.     Пошел в разбойники.

7.     Украл лошадей у графа.

8.     Обменял крест на паспорт.

9.     Вызывает на драку ремонтера «со скуки».

10. Запорол Савакирея.

11. Не признавал своих детей в плену.

12. «Выходы».

13. Растратил деньги князя.

14. Убийство Грушеньки.

Сопоставительный анализ рассказов

И.С.Тургенева «Живые мощи»

И А.И.Солженицына «Матренин двор»

Вопросы

«Живые мощи»

«Матренин двор»

1. Смысл названия произведения.

В.И.Даль разъясняет слово «мощи» как нетленное тело угодника Божьего. Этимологический словарь под ред. Н.М.Шанского повторяет: «Мощи (останки людей, считаемые  церковью свя­тыми). Заимств. из ст.-сл. яз., в котором является формой мн.ч. к сущ. мошть —  «сила». Буквально значит «силы, способные совершать чудеса». Словарь С.И.Ожегова: «Мощи — высох­шие останки людей, считаемые церковью святыми. Живые мощи (перен.: об исхудалом человеке)». Так сам заголовок готовит читателя   к   явлению   чуда,   тайны,   поиску   метафорических смыслов.

            В рассказе «Жи­вые мощи» амбивалентность (пограничность) жизни и смерти за­ключена уже в названии. Мощи — бессмертие не­живого, «смерть смерти», вечное, надвременное су­ществование бестелесного, но человеческого и ма­териального — как след, оставленный навсегда. В словосочетании «живые мощи» — если отвлечься от фразеологического контекста — обнаруживает­ся преодоление привычных представлений о самом времени, допускается возможность существования как «живой смерти».

В названии рассказа — «Живые мощи» — соединяются два значения.

Первое — из сферы обыденного народного метафорического словоупотребления: «живые мощи» — так называют больного, крайне истощенного, худого человека. На это значение есть пря­мое указание в тексте рассказа: «Я узнал от него (от хуторского десятского), что ее (Лукерью) в деревне про­зывали „Живые мощи"».

Второе — из сферы религиозной: мощи — «нетленное тело угодника Божия». Это значение раскрывается в содержании тургеневского произведения и соотносится с христианским понятием «святые мощи», с почитанием святых мощей, с верой в бессмертие души.

Первоначальное (авторское) название рассказа — «Не стоит село без праведника» — несло в себе основную идейную нагрузку. А. Твардовский предложил ради публикации более нейтральное название — «Матренин двор». Но и в этом названии глубокий смысл. Если оттолкнуться от широких понятий «колхозный двор», «крестьянский двор», то в этом же ряду будет и «Матренин двор» как символ особого устройства жизни, особого мира. Матрена, единственная в деревне, живет в своем мире: она устраивает свою жизнь трудом, честностью, добротой и терпением, сохранив свою душу и внутреннюю свободу. По-народному мудрая, рассудительная, умеющая ценить добро и красоту, улыбчивая и общительная по нраву, Матрена сумела противостоять злу и насилию, сохранив свой «двор».

Так логически выстраивается ассоциативная цепочка: Матренин двор — Матренин мир — особый мир праведника. Мир духовности, добра, милосердия, о котором писали еще Ф.М.Достоевский и Л.Н.Толстой. Но гибнет Матрена — и рушится этот мир: растаскивают по бревнышку ее дом, с жадностью делят ее скромные пожитки. И некому защитить Матренин двор, никто даже не задумывается, что с уходом Матрены уходит из жизни что-то очень ценное и важное, не поддающееся дележу и примитивной житейской оценке.

         В кульминации рассказа Матренин двор, двор бескорыстия, правед­ности, разрушается, и в рассказе это обретает символический смысл. Избя­ная, деревянная Россия сталкивается с железным XX веком, с железной хваткой корысти, и рассыпается она по бревнышку

2. Портрет героини.

Голова  совершенно  высохшая,  одноцветная,  бронзовая — ни дать  ни взять  икона старинного письма;   нос узкий, как лезвие ножа;  губ почти не видать — только зубы белеют и глаза, да из-под платка выбиваются на  лоб жидкие  пряди  желтых   волос.   У   подбородка,   на  складке одеяла, движутся, медленно перебирая пальца­ми, как палочками, две крошечных руки тоже бронзово­го цвета. Я вглядываюсь попристальнее: лицо не только не   безобразное,   даже   красивое, — но   страшное,   необы­чайное. И тем страшнее кажется мне это лицо, что по нем,  по металлическим  его  щекам,  я  вижу — силится... силится и не может расплыться улыбка.

— Помните, барин,— сказала она, и чудное что-то мелькнуло в ее глазах и на губах,— какая у меня была коса? Помните — до самых колен! Я долго не реша­лась... Этакие волосы!.. Но где же их было расчесывать? В моем-то положении! Так уж я их и обрезала... Да...

В  остатке света  и к тому же за трубой кругловатое лицо хозяйки показалось мне  желтым, больным. И по глазам ее замутненным можно было видеть, что болезнь измотала ее.

3. Ее судьба

Случилось это со мной уже давно, лет шесть или семь. Меня тогда только что помолвили за Василья Поляко­ва — помните, такой из себя статный был, кудрявый, еще буфетчиком у матушки у вашей служил? Да вас уже то­гда в деревне не было; в Москву уехали учиться. Очень мы с Василием слюбились; из головы он у меня не вы­ходил; а дело было весною. Вот раз ночью... уж и до за­ри недалеко... а мне не спится:  соловей в саду таково удивительно поет сладко!.. Не вытерпела я, встала и вышла на крыльцо его послушать. Заливается он, заливает­ся... и вдруг мне почудилось: зовет меня кто-то Васиным голосом, тихо так: «Луша!..» Я глядь в сторону, да, знать, спросонья оступилась, так прямо с рундучка и по­летела вниз — да о землю хлоп! И, кажись, не сильно я расшиблась, потому — скоро поднялась и к себе в комна­ту вернулась. Только словно у меня что внутри — в ут­робе — порвалось...

—  С самого того случая,— продолжала Лукерья,— стала я сохнуть, чахнуть; чернота на меня нашла; труд­но мне стало ходить, а там уже — полно и ногами вла­деть; ни стоять, ни сидеть не могу; все бы лежала. И ни пить, ни есть не хочется: все хуже да хуже. Матушка ва­ша по доброте своей и лекарям  меня  показывала,  и  в больницу посылала. Однако облегченья мне никакого не вышло. И ни один лекарь даже сказать не мог, что за бо­лезнь у меня за такая. Чего они со мной только не дела­ли: железом раскаленным спину жгли, в колотый лед са­жали — и все ничего. Совсем я окостенела под конец... Вот и порешили господа, что лечить меня больше нечего, а в барском доме держать калек неспособно... ну, и пере­слали меня сюда — потому   тут у   меня   родственники есть. Вот я и живу, как видите.

     Я только  потом  узнал, что  год за  годом, многие  годы,  ниоткуда  не зарабатывала Матрена Васильевна ни  рубля. Потому что пенсии  ей не платили. Родные  ей  помогали  мало.  А в  колхозе  она  работала не  за деньги – за палочки. За палочки трудодней в замусленной книжке учетчика.

Знал  я, что замуж Матрена вышла еще  до революции, и сразу в эту избу, где мы жили теперь  с  ней, и  сразу  к печке  (то  есть  не было в живых ни свекрови,  ни  старшей  золовки незамужней, и  с первого  послебрачного утра Матрена  взялась за  ухват). Знал, что детей у нее  было  шестеро  и один за другим умирали  все очень рано,  так  что  двое  сразу  не жило.  Потом была какая-то  воспитанница Кира.  А  муж  Матрены  не  вернулся  с  этой  войны. Похоронного тоже не было. Односельчане,  кто был с ним в роте, говорили, что либо в плен он попал, либо  погиб, а только тела  не нашли.  За  одиннадцать послевоенных лет решила и Матрена сама, что он не жив.

- Мать у них умерла - и присватался ко мне  Ефим. Мол, в нашу избу ты идти хотела, в нашу и иди. Был Ефим моложе меня на год. Говорят у нас: умная выходит после Покрова, а дура -  после Петрова. Рук  у  них  не  хватало. Пошла  я...  На Петров день повенчались, а к  Миколе зимнему  - вернулся... Фаддей... из венгерского плена.

- Стал  на пороге. Я  как закричу!  В  колена  б  ему  бросилась!... Нельзя...  Ну,  говорит, если б то не  брат  мой родной  - я бы вас порубал обоих!

- Одна дочка,  Елена, только родилась,  помыли  ее живую - тут она и померла. Так  мертвую  уж обмывать не  пришлось...  Как  свадьба моя  была в Петров день, так и шестого ребенка, Александра, в Петров день схоронила.

И шли года,  как плыла вода... В сорок первом не взяли на войну  Фаддея из-за слепоты,  зато  Ефима  взяли. И как  старший брат в  первую войну, так младший без  вести исчез во вторую.  Но  этот  вовсе  не  вернулся.  Гнила и старела  когда-то  шумная, а  теперь  пустынная изба  -  и  старела  в  ней беспритульная Матрена.

Женская судьба, о которой идет речь в рас­сказе, была жестокой, несправедливой и тра­гичной, но совестливость и трудолюбие праведницы Матрены Васильевны Григорьевой, величие ее духа поставили героиню в один ряд с «праведниками», изображенными в произ­ведениях Тургенева, Толстого, Лескова.

4. Окружающий мир (дом, обстановка, люди).

… Крот под землею роется — я и то слышу. И за­пах я всякий чувствовать могу, самый, какой ни на есть слабый! Гречиха в поле зацветет или липа в саду — мне и сказывать не надо: я первая сейчас слышу. Лишь бы ветерком оттуда потянуло.

... а так лежу я себе, лежу-полеживаю — и не думаю; чую, что жива, дышу — и вся я тут. Смотрю, слушаю.

—  Ну, зимою, конечно,  мне хуже:  потому — темно; свечку зажечь жалко, да и к чему? Я хоть грамоте знаю и читать завсегда охоча была, но что читать? Книг здесь нет никаких, да хоть бы и были, как я буду держать ее, книгу-то? Отец Алексей мне, для рассеянности, принес календарь; да видит, что пользы нет, взял да унес опять. Однако хоть и темно, а все слушать есть что: сверчок за­трещит али мышь где скрестись станет. Вот тут-то хоро­шо: не думать!

Вы говорите: я одна бываю, всегда одна. Нет, не всегда. Ко мне ходят. Я смирная — не мешаю. Девушки крестьянские зайдут, погуторят; странница забредет, станет про Иерусалим рассказывать, про Киев, про святые города. Да мне и не страшно одной быть. Даже лучше, ей-ей!..

     Дом Матрены  стоял тут  же,  неподалеку,  с четырьмя оконцами в  ряд на холодную некрасную  сторону, крытый щепою, на два ската  и  с украшенным под теремок  чердачным  окошком.  Дом не низкий -  восемнадцать  венцов. Однако изгнивала  щепа,  посерели  от  старости  бревна  сруба  и ворота,  когда-то могучие, и проредилась их обвершка.

     Калитка была на запоре, но проводница моя не стала стучать, а просунула руку под низом и отвернула завертку - нехитрую затею против скота и чужого человека.  Дворик не  был крыт, но в доме  многое было под  одной связью. За входной дверью внутренние ступеньки поднимались на просторные мосты,  высоко осененные  крышей. Налево  еще ступеньки вели вверх  в горницу – отдельный сруб  без печи, и  ступеньки  вниз,  в подклеть. А  направо шла сама изба, с чердаком и подпольем.

     Строено было давно и добротно, на большую семью, а жила теперь одинокая женщина лет шестидесяти.

     Просторная изба и особенно лучшая приоконная ее часть была уставлена по табуреткам  и лавкам  -  горшками  и  кадками  с  фикусами.  Они  заполнили одиночество хозяйки безмолвной,  но живой толпой. Они  разрослись привольно, забирая  небогатый свет  северной  стороны. 

     Кроме Матрены и меня, жили в избе еще - кошка, мыши и тараканы.

     Кошка была  немолода,  а главное  - колченога.  Она  из  жалости  была Матреной  подобрана и  прижилась. Хотя она  и ходила на  четырех  ногах,  но сильно прихрамывала: одну ногу она  берегла, больная была  нога. Когда кошка прыгала  с печи на пол,  звук касания ее  о пол не  был кошаче-мягок, как  у всех, а - сильный одновременный  удар трех ног: туп! - такой сильный удар, что я не сразу  привык, вздрагивал. Это она три ноги подставляла разом, чтоб уберечь четвертую.

     Но  не  потому  были  мыши  в  избе,  что  колченогая  кошка с ними  не справлялась:  она как молния за ними прыгала  в угол и выносила в  зубах.  А недоступны были  мыши  для  кошки из-за того, что кто-то  когда-то,  еще  по хорошей  жизни,  оклеил Матренину избу рифлеными зеленоватыми  обоями, да не просто в слой, а в пять слоев. Друг с другом обои склеились хорошо, от стены же во многих местах отстали - и получилась как бы внутренняя шкура на избе. Между бревнами избы и обойной  шкурой мыши и  проделали  себе  ходы и  нагло шуршали,  бегая по ним даже и под  потолком. Кошка сердито смотрела вслед их шуршанью, а достать не могла.

Образ избы является одним из главных образов рассказа. Он тесно связан с образом героини. Можно провести параллели между двумя образами: Матрены и избы. Уже в названии они слиты воедино. На протяжении всего рассказа автор показывает жизнь этих двух образов. Избу героини и вещи, находящиеся в ней, нельзя назвать предметами. Все они живые. Изба наполнена особенными воздухом, светом и атмосферой. Матрену, несмотря на всю ее энергичность, постепенно разил "черный недуг", о котором ничего не могли сказать доктора. Как болезнь Матрены медленно поражала ее, так и червоточина разрушала избу изнутри. Эти два существа, дом и Матрена, погибают от старости, а возможно и от порчи. На горницу "легло проклятье с тех пор, как руки Фаддея ухватились ее ломать".

В самом начале рассказа автор показывает целостность образа избы, а потом его постепенное разрушение. Жизнь героини неотрывно связана с "жизнью" избы. Если она умрет, то "погибнет" изба. Если разрушат избу, то погибнет Матрена. Именно поэтому она долго не соглашается ломать избу, а когда наконец решается, то на нее наваливаются все новые и новые беды, предвещая неминуемую катастрофу. Колченогая матренина кошка убегает из дома перед предстоящей катастрофой.

5. Отношение героини к людям.

—  Что Поляков? Потужил, потужил — да и женил­ся на другой, на девушке из Глинного. Знаете Глинное? От нас недалече. Аграфеной ее звали. Очень он меня лю­бил, да ведь человек молодой — не оставаться же ему хо­лостым. И какая уж я ему могла быть подруга? А жену он  нашел  себе хорошую,  добрую,  и  детки  у  них есть. Он тут у соседа в приказчиках живет:  матушка ваша по пачпорту его отпустила,   и очень ему,   слава   богу, хорошо.

… —  А добрые люди здесь есть тоже. Меня не остав­ляют. Да и ходьбы за мной немного. Есть-то почитай что не ем ничего, а вода — вон она в кружке-то: всегда стоит припасенная, чистая, ключевая вода. До кружки-то я са­ма дотянуться могу: одна рука у меня еще действовать может. Ну девочка тут есть, сиротка; нет, нет — да и на­ведается., спасибо ей. Сейчас тут была… Вы ...ее не встре­тили? Хорошенькая такая, беленькая. Она цветы мне носит…

Петр Петрович беседует с Лукерьей, перед ним — только больная Лукерья, но автор, как мы чувствуем, повествует о таком типе человека, который даже в своем тяжелом состоя­нии умеет порадоваться счастью другого человека, может посмотреть на себя глазами горшей, с его точки зрения, судьбы.

Это — одна из высочайших добродетелей человека: легко быть щедрым в богатстве (в здоровье), но велик тот, кто может отдать последнее. Больная Лукерья отдает последнее — душев­ное сострадание — тем, кому «хуже бывает».

     -  Да что говорить,  Игнатич! Ни  к  столбу,  ни к перилу эта  работа. Станешь,  об  лопату  опершись,  и  ждешь,  скоро  ли  с  фабрики  гудок  на двенадцать.  Да еще  заведутся  бабы, счеты сводят, кто вышел, кто не вышел. Когда, бывалоча,  по  себе  работали, так  никакого звуку  не  было,  только ой-ой-ойинь-ки, вот обед подкатил, вот вечер подступил.

     Все же поутру она уходила со своими вилами.

     Но  не колхоз только, а  любая  родственница дальняя или просто соседка приходила тоже к Матрене с вечера и говорила:

     - Завтра, Матрена, придешь мне пособить. Картошку будем докапывать.

     И Матрена не  могла отказать. Она покидала свой черед дел, шла помогать соседке и, воротясь, еще говорила без тени зависти:

    -  Ах, Игнатич, и крупная ж картошка у нее! В охотку копала, уходить с участка не хотелось, ей-богу правда!

     Тем более не обходилась без Матрены ни одна пахота огорода. Тальновские бабы  установили  доточно,  что одной вскопать свой огород лопатою тяжеле  и дольше,  чем,  взяв  соху  и вшестером  впрягшись,  вспахать  на себе  шесть огородов. На то и звали Матрену в помощь.

     - Что ж, платили вы ей? - приходилось мне потом спрашивать.

     - Не берет она денег. Уж поневоле ей вопрятаешь.

6. Отношение к природе, к животным.

…лежу-полежи­ваю — и не думаю; чую, что жива, дышу — и вся я тут. Смотрю, слушаю. Пчелы на пасеке жужжат да гудят; голубь на крышу сядет и заворкует; ку­рочка-наседка зайдет с цыплятами крошек по­клевать, а то воробей залетит или бабочка — мне очень приятно. В позапрошлом году так даже ласточки вон там в углу гнездо себе свили и детей вывели. Уж как же оно было занятно! Одна влетит, к гнездышку при­падет, деток накормит — и вон. Глядишь — уж на смену ей другая. Иногда не влетит, только мимо раскрытой двери пронесется, а детки тотчас — ну пищать да клю­вы разевать... Я их и на следующий год поджидала, да их, говорят, один здешний охотник из ружья застрелил. И на что покорыстился? Вся-то она, ласточка, не больше жука... Какие вы, господа охотники, злые!

Рассказывает о зайце, который «прикатил» в открытую дверь сарая: «Сел близехонько и долго-таки сидел, все носом водил и усами дергал  —  настоящий офицер».                                                        

…большая я до них охотница, до цветов-то. Садовых у нас нет, — были да перевелись. Но ведь и полевые цве­ты хороши, пахнут еще лучше садовых. Вот хоть бы лан­дыш... на что приятнее!

…Крот под землею роется — я и то слышу. И за­пах я всякий чувствовать могу, самый, какой ни на есть слабый! Гречиха в поле зацветет или липа в саду — мне и сказывать не надо: я первая сейчас слышу. Лишь бы ветерком оттуда потянуло.

     Просторная изба и особенно лучшая приоконная ее часть была уставлена по табуреткам  и лавкам  -  горшками  и  кадками  с  фикусами.  Они  заполнили одиночество хозяйки безмолвной,  но живой толпой. Они  разрослись привольно, забирая  небогатый свет  северной  стороны.

… Кроме Матрены и меня, жили в избе еще - кошка, мыши и тараканы.

     Кошка была  немолода,  а главное  - колченога.  Она  из  жалости  была Матреной  подобрана и  прижилась.

7. Отношение к красоте, способность к творчеству.

—  Как погляжу я, барин, на вас,— начала она  сно­ва,— очень вам меня жалко. А   вы   меня    не   слишком жалейте, право! Я вам, например, что скажу: я иногда и   теперь...   Вы   ведь   помните,   какая   я   была   в   свое время веселая? Бой-девка!., так знаете что? Я и теперь песни пою.

—  Песни?.. Ты?

—  Да, песни,  старые песни,  хороводные,  подблюдные, святочные, всякие! Много я их ведь знала и не за­была. Только вот плясовых не пою. В теперешнем моем звании оно не годится.

—  Как же ты поешь их... про себя?

—  И про себя и голосом. Громко-то не могу, а все — понять можно. Вот я вам сказывала — девочка ко мне ходит. Сиротка, значит, понятливая. Так вот я ее выучила; четыре песни она уже у меня переняла  Аль не верите? Постойте, я вам сейчас...

Лукерья собралась с духом... Мысль, что это полу­мертвое существо готовится запеть, возбудила во мне не­вольный ужас. Но прежде чем я мог промолвить слово — в ушах моих задрожал протяжный, едва слышный, но чи­стый и верный звук... за ним последовал другой, третий. «Во лузях» пела Лукерья. Она пела, не изменив выраже­ния своего окаменелого лица, уставив даже глаза.. Но так трогательно звенел этот бедный, усиленный, как струйка дыма колебавшийся голосок, так хотелось ей всю душу вылить... Уже не ужас чувствовал я: жалость несказанная стиснула мне сердце.

Исполнял  Шаляпин  русские  песни.  Матрена  стояла-стояла,  слушала  и приговорила решительно:

     - Чудно поют, не по-нашему.

     - Да что вы, Матрена Васильевна, да прислушайтесь!

     Еще послушала. Сжала губы:

     - Не. Не так. Ладу не нашего. И голосом балует.

     Зато и вознаградила меня Матрена. Передавали как-то концерт из романсов Глинки. И  вдруг  после пятка  камерных романсов Матрена, держась за фартук, вышла  из-за  перегородки  растепленная, с  пеленой слезы  в  неярких  своих глазах:

     - А вот это - по-нашему... - прошептала она.

В этом эпизоде запечатлена глубокая связь героини с поколениями ее предков, для ко­торых музыкально-речевая культура, красивая образная речь во все времена была важной и неотъемлемой частью их образа жизни, состав­ляла ее незыблемую нравственную основу.

8. Как относится к самой себе, к своему предназначению?

Ее «размышления» открывают чистый мир души, обращен­ной к цветку, свету, ласточке, девочке-сиротке, мир особой творческой силы — «хотелось ей всю душу вылить» в песне.

В ее одиноких размышлениях особое место занимают сны, они и утешают, и дарят надежду, и вносят в жизнь воображае­мое общение и новые впечатления. Сны приобретают притчевый, иносказательный, тайный смысл. Они и формируют ее отноше­ние к себе: «...ты на сем свете много мучаешься, то не одну ты свою душеньку облегчила, но и с нас большую тягу сняла. И нам на том свете стало много способнее. Со своими грехами ты уже покончила, теперь наши грехи побеждаешь». Лириче­ское, поэтическое мировосприятие, глубинная религиозность Лукерьи живут в этих снах.

     - Это ты меня прежде не видал, Игнатич, - оправдывалась она. -  Все мешки мои были, по пять пудов тижелью не считала. Свекор кричал:  "Матрена! Спину  сломаешь!"  Ко  мне  дивирь  не  подходил, чтоб мой конец  бревна на передок подсадить. Конь был военный у нас Волчок, здоровый...

…И в середине зимы зашила Матрена в подкладку этого пальто двести рублей себе на похороны. Повеселела:

    - Маненько и я спокой увидала, Игнатич.

Совершенное бескорыстие, согласие с судьбой, гармония с миром, даже если он жесток или равнодушен по отношению к ней; природная неспо­собность попенять на судьбу, на людей, на время, на власть; незлоби­вость и доступность людям — это все и есть характер праведника, как его понимает Солженицын, русский характер. Чтобы оттенить черты этого характера, автор изображает немногочисленных ее родственников, деверя Фаддея, его сыновей и зятьев. Каковы же они? Какие представления о русском народном характере заявлены в рассказе?

9. Человеческая жизнь складывается не только из того, что было, но и из того, чего не было. Чего же не было в жизни героини?

   И  только тут - из  этих неодобрительных отзывов  золовки - выплыл передо мною образ Матрены, какой я не понимал ее, даже живя с нею бок о бок.

     В самом деле! - ведь поросенок-то в каждой избе! А  у нее не было. Что может  быть  легче  -  выкармливать жадного поросенка,  ничего  в  мире  не признающего, кроме еды! Трижды в день варить  ему, жить для него - и потом зарезать и иметь сало.

     А она не имела...

     Не  гналась за обзаводом... Не выбивалась,  чтобы купить вещи и потом беречь их больше своей жизни.

     Не гналась за нарядами. За одеждой, приукрашивающей уродов и злодеев.

     Не понятая и брошенная даже мужем своим, схоронившая шесть детей, но не нрав   свой   общительный,  чужая  сестрам,  золовкам,  смешная,  по-глупому работающая  на  других  бесплатно,  - она  не  скопила имущества к смерти. Грязно-белая коза, колченогая кошка, фикусы...

Героиня оказалась в родном селе непонятой. Даже после смерти родственники характеризуют ее нелестно – и того она не умела, и другого. Отрицаний много, они буквально нанизаны друг на друга: «у всех поросенок – в каждой избе – а у нее НЕ было, а она НЕ имела… НЕ гналась за нарядами… НЕ скопила имущества к смерти… И вдруг еще одно НЕ, как укор, но относится оно не к героине, а ко всем нам: «Все мы жили рядом с ней и НЕ поняли»… Не поняли, оказывается, самого главного, что «есть она тот самый праведник, без которого, по пословице, не стоит село». И усиливается это авторским добавлением усилительной частицы НИ: «НИ город. НИ вся земля наша».

10. В чем находит утешение, жизненные силы?

Духовное преодоление Лукерьей физической не­мощи произошло вследствие осознания ею жертвенности своего страдания, его необходимости для избавления других крестьян от мук и грехов­ности. Иными словами, Лукерья почувствовала свою причастность к Божьему откровению — и это наделило ее такой внутренней силою, какая далеко не всегда обнаруживается у людей в обычных условиях. Убежденность Лукерьи в том, что ее крест — залог благодатной любви Бога, позволяет ей обрести гармонию, единение с миром и средой. Оттого она вовсе не чувствует себя несчастной («многим хуже бывает»,— говорит она, хотя, каза­лось бы,— куда еще хуже?).

Через физическую беспомощность Лукерьи выявлена ее ничем не убитая тяга (как человека, выросшего в своих национальных верованиях) к беспредель­ной чистоте, истинной любви, к полному удовлет­ворению потребностей и совершенству.

В своем безнадежно-трагическом поло­жении Лукерья умеет не обеспокоить окру­жающих («Я смирная — не мешаю») и думать не о себе и своем горе, но о тех, кому «еще хуже бывает». «Нисколько не жалуясь и не напрашиваясь на участие», она сама сердечно участлива: радуется, что ее возлюбленный «жену <...>нашел себе хорошую, добрую, и детки у них есть»; просит рассказчика угово­рить его мать-помещицу «хоть бы малость оброку» сбавить с бедняков-крестьян.

Несмотря на ужасное положение, Лукерья не жалуется, «благодаря за все». Терпеливость, без­ропотность, религиозность души Лукерьи проявились в ясном, спокойном отношении к испытанию: «Кто другому помочь может? Кто ему в душу войдет? Сам себе человек помогай!».

Я стал прощаться с нею, повторил ей мое обещание прислать ей лекарство, попросил ее еще раз хорошенько подумать и сказать мне — не нужно ли ей чего? — Ничего мне не нужно; всем довольна,   слава   богу,— с величайшим усилием, но умиленно произнесла она.— Дай бог всем здоровья! А вот вам бы, барин, матушку вашу уговорить — крестьяне здешние бедные, хоть бы малость оброку с них она сбавила! Земли у них недостаточно, угодий нет... Они бы за вас богу помолились... А мне ничего не нужно, всем довольна.              

     Но лоб ее недолго оставался омраченным. Я заметил:  у нее  было  верное средство вернуть себе доброе расположение духа - работа. Тотчас же она  или хваталась за лопату и копала картовь. Или с мешком под мышкой шла за торфом. А то с плетеным кузовом - по ягоды  в  дальний лес. И не  столам конторским кланяясь,  а лесным  кустам,  да наломавши спину ношей, в избу  возвращалась Матрена уже просветленная, всем довольная, со своей доброй улыбкой.

     … Вообще,  приглядываясь  к Матрене, я  замечал,  что,  помимо  стряпни и хозяйства,  на  каждый день у  нее приходилось и какое-нибудь другое немалое дело,  закономерный порядок  этих  дел она  держала в голове и,  проснувшись поутру,  всегда знала, чем сегодня день  ее  будет занят. Кроме торфа, кроме сбора  старых пеньков,  вывороченных трактором  на  болоте, кроме  брусники, намачиваемой на зиму в четвертях ("Поточи зубки, Игнатич", - угощала меня), кроме копки картошки, кроме беготни по пенсионному делу, она должна была еще где-то раздобывать сенца для единственной своей грязно-белой козы.

В разме­ренных, колоритных зарисовках посте­пенно предстаёт перед читателями об­раз не только одинокой и обездоленной женщины, но и редкого человека с без­мерно доброй, щедрой и бескорыстной душой. Похоронившая шестерых детей, потерявшая на фронте мужа, больная, Матрёна не утратила способности откли­каться на чужую нужду. Ни одна пахота в деревне не обходилась без неё. Вместе с другими женщинами впрягалась она в соху и тащила её на себе. Ни одной родственнице, близкой или дальней, не могла Матрёна отказать в помощи, оставляя часто свои неотложные дела. Не без некоторого удивления рассказчик подмечает и то, как искренне радуется она чужому хорошему урожаю, хотя у самой на песке никогда такого не бывает. Ничего, в сущности, не имея, эта женщина умеет отдавать.

11. Как проявилась православная традиция (отношение к вере)?

Лукерья не только сравнивает себя с людьми горшей судьбы, но и религиозно мотивирует свое восприятие своей судьбы и жизни людей.

—  А  то я  молитвы  читаю,— продолжала,  отдохнув немного, Лукерья.— Только немного я знаю их, этих са­мых молитв. Да и на что   я   стану   господу   богу   наскучать? О чем я его просить могу? Он лучше меня знает, чего мне надобно. Послал он мне крест — значит меня он любит. Так нам велено это понимать. Прочту отче наш, богородицу, акафист всем скорбящим — да и опять поле­живаю себе безо всякой думочки. И ничего!...

-  А что будешь делать?  Лгать   не   хочу — сперва очень томно  было;   а  потом   привыкла,   обтерпелась — ничего; иным еще хуже бывает.

—  Это каким же образом?

—  А у иного и пристанища  нет!   А  иной — слепой или глухой! А я, слава богу, вижу прекрасно и все слы­шу, все. …Нет, что бога гневить? — многим хуже моего бывает. Хоть бы то взять: иной здо­ровый человек очень легко согрешить может; а от меня сам грех отошел. Намеднись отец Алексей, священник, стал меня причащать, да и говорит: «Тебя, мол, испове­довать нечего: разве ты в твоем состоянии согрешить мо­жешь?» Но я ему ответила: «А мысленный грех, батюш­ка?» — «Ну,— говорит, а сам смеется,— это грех не ве­ликий».

— А то еще видела я сон,— начала она снова,— а быть может, это было мне видение — я уж и не знаю. Почудилось мне, будто я в самой этой плетушке лежу и приходят ко мне мои покойные родители — батюшка да матушка — и кланяются мне низко, а сами ничего не го­ворят. И спрашиваю я их: зачем вы, батюшка и матушка, мне кланяетесь? А затем, говорят, что так как ты на сем свете много мучишься, то не одну ты свою душеньку об­легчила, но и с нас большую тягу сняла. И нам на том свете стало много способнее. Со своими грехами ты уже покончила; теперь наши грехи побеждаешь. И, сказавши это, родители мне опять поклонились — и не стало их видно; одни стены видны. Очень я потом сомневалась, что это такое со мною было. Даже батюшке на духу рас­сказала. Только он так полагает, что это было не виде­ние, потому что видения бывают одному духовному чину.

«Томление» — это слово два раза произносится в рассказе: «Лгать не хочу — сперва очень томно было...»; «Только очень меня от жары растомило...».                                  

Слово это имеет огромный смысл в христианстве и указывает на особое чувство человека: когда человек умирает, когда душа его готовится расстаться с телом, она томится, находится в особом состоянии: жалости от прощания с телесным миром и страха перед миром, в который она должна отойти. В рассказе «томление» Лукерьи связано с первым состоянием души — в ее отношении к телу.                                                           

Одно  только  событие   или  предзнаменование  омрачило  Матрене   этот праздник:  ходила она за пять верст  в церковь на водосвятие, поставила свой котелок меж других, а когда водосвятие кончилось и бросились бабы, толкаясь, разбирать  - Матрена не поспела  средь первых, а в конце - не оказалось ее котелка. И взамен  котелка  никакой  другой  посуды тоже оставлено не  было.

     Исчез котелок, как дух нечистый его унес.

     - Бабоньки! - ходила Матрена среди молящихся. - Не прихватил ли  кто неуладкой чужую воду освячённую? в котелке?

     Не признался никто. Бывает, мальчишки созоровали, были там и мальчишки. Вернулась Матрена печальная. Всегда у нее бывала святая вода, а  на этот год не стало.

     Не  сказать, однако, чтобы Матрена верила как-то  истово.  Даже  скорей была она язычница, брали в ней верх суеверия: что на Ивана Постного в огород зайти нельзя - на будущий год урожая  не будет; что  если  метель крутит - значит,  кто-то где-то  удавился, а дверью  ногу  прищемишь  -  быть гостю. Сколько жил я у нее - никогда не видал ее молящейся, ни чтоб  она  хоть раз перекрестилась.  А  дело всякое  начинала  "с  Богом!" и  мне всякий раз  "с Богом!" говорила, когда я шел  в  школу. Может  быть, она и молилась,  но не показно, стесняясь меня или боясь  меня притеснить. Был святой угол в чистой избе, и икона Николая Угодника в  кухоньке.  Забудни стояли они темные, а во время всенощной и с утра по праздникам зажигала Матрена лампадку.

     Только грехов у нее было меньше, чем у ее колченогой кошки. Та – мышей душила...

Автор наделил героиню православною верою в Бога. В самые тяжелые минуты своей жизни она обращается к Богу, но для этого совсем не обязательно молится. "Может быть, она и молилась, но не показно, стесняясь меня или боясь меня притеснить».

Любовь и забота о ближнем, ее "доброе расположение духа" - все это привлекало автора, помогая залечить жизненные раны.

12. Каково отношение людей к героине: односельчан, родственников?

В тот же день, прежде чем отправиться на охоту, был у меня разговор  о Лукерье  с хуторским  десятским.  Я узнал от него, что ее в деревне прозывали «Живые мощи», что, впрочем, от нее никакого не видать беспокойства; ни ропота от нее не слыхать, ни жалоб. «Сама ничего не требует, а напротив — за все благодарна; тихоня, как есть тихоня, так сказать надо.  Богом убитая,— так заключил десятский,— стало быть, за грехи; но мы в это не входим. А чтобы, например, осуждать ее — нет, мы ее не осуждаем. Пущай ее!»

     - Ну,  разве  что к  Матрене  зайдем, -  сказала  моя проводница, уже уставая от меня. - Только у нее не так уборно, в запущи она живет, болеет.

Когда рук не хватало, когда отнекивались  бабы уж очень упорно, жена  председателя приходила к Матрене. Она была  тоже женщина городская, решительная,  коротким серым полупальто и грозным взглядом как бы военная.

     Она  входила  в  избу  и, не здороваясь,  строго  смотрела на  Матрену. Матрена мешалась.

     - Та-ак, - раздельно говорила жена председателя. - Товарищ Григорьева?  Надо  будет  помочь колхозу!  Надо  будет  завтра  ехать  навоз вывозить!

     Лицо  Матрены складывалось в извиняющую полуулыбку - как будто ей было совестно за жену председателя, что та не могла ей заплатить за работу.

     -  Ну что  ж,  -  тянула она. - Я больна,  конечно. И к  делу вашему теперь  не присоединёна.  - И  тут же спешно  исправлялась: - Кому  часу приходить-то?

     - И вилы свои  бери!  -  наставляла  председательша  и уходила, шурша твердой юбкой.

     И в эту жизнь, густую заботами, еще врывалась временами тяжелая немочь, Матрена валилась и сутки-двое лежала пластом. Она не жаловалась, не стонала, но и не шевелилась почти.  В такие дни Маша, близкая подруга Матрены с самых молодых  годков, приходила обихаживать козу да топить печь. Сама Матрена  не пила,  не  ела и не  просила ничего.  Вызвать  на  дом врача из  поселкового медпункта  было  в Тальнове  вдиво,  как-то неприлично перед соседями - мол, барыня.  Вызывали  однажды,  та приехала  злая очень,  велела  Матрене,  как отлежится,  приходить на  медпункт  самой. Матрена ходила против воли, брали анализы, посылали в районную больницу - да так и заглохло.

  И совсем  уже не  обрядно - простым рыданием нашего  века, не бедного ими, рыдала злосчастная Матренина приемная  дочь - та Кира из Черустей, для которой везли и ломали эту горницу. Ее завитые локончики жалко растрепались. Красны, как  кровью залиты,  были  глаза. Она не замечала,  как сбивается на морозе ее платок, или надевала пальто мимо рукава. Она невменяемая ходила от гроба приемной матери в одном доме к гробу брата в другом, - и еще опасались за разум ее, потому что должны были мужа судить.

  Все отзывы ее о Матрене были неодобрительны: и нечистоплотная она была; и  за обзаводом не гналась;  и не бережная; и  даже  поросенка  не держала, выкармливать  почему-то не любила; и, глупая, помогала чужим людям бесплатно (и самый повод вспомнить Матрену выпал -  некого  было  дозвать  огород вспахать на себе сохою).

     И  даже  о  сердечности  и  простоте  Матрены, которые  золовка за  ней признавала, она говорила с презрительным сожалением.

…  И  только тут - из  этих неодобрительных отзывов  золовки - выплыл передо мною образ Матрены, какой я не понимал ее, даже живя с нею бок о бок.

   …  Все мы  жили рядом с ней и не поняли, что есть она тот самый праведник, без которого, по пословице, не стоит село.

     Ни город.

     Ни вся земля наша.

13. Почему умирает героиня?

Гибель героини символизирует жестокость и бессмысленность мира, в котором она жила. …Рассказ "Матрёнин двор" невозможно читать без слёз. Эта грустная история праведницы-крестьянки не художественный вымысел автора. Солженицын доверяет жизни и её творцу - Богу больше, чем художественному вымыслу. Оттого с таким сопереживанием и гордостью читается рассказ: ведь остались ещё на земле русской праведники, без которых не стоит ни село, ни город, ни вся земля наша.

Смерть героини - это начало распада, гибели нравственных устоев деревни, которые крепила своей жизнью Матрёна. Она единственная жила в своем мире: устраивала свою жизнь трудом, честностью, добротой и терпением, сохранив свою душу и внутреннюю свободу. Но Матрёна умирает и "погибает" вся деревня ибо:

"Все мы жили рядом с ней и не поняли, что есть она тот самый праведник, без которого, по пословице, не стоит село.

Ни город.

Ни вся земля наша".

В произведении "Матренин двор" автор показал российскую деревню угрюмо, бедно, "серо". Однако у Солженицына на фоне всей этой серости проглядывается надежда на что-то "светлое" (вернее не на что-то, а на кого-то). Этим кем-то являлась Матрёна. Несмотря на трагизм событий, рассказ выдержан на какой-то очень теплой, светлой, пронзительной ноте. Он настраивает читателя на добрые чувства и серьезные размышления.

14. Какое чувство осталось после прочтения? Что способствует этому?

Можно процитиро­вать мысль Ю.В.Лебедева о «Записках охотника». Он отмечает, что человеческий мир у Тургенева эпически масштабен во всех своих проявлениях, и во всех своих проявлениях он продол­жается в природе, природою осеняется. Поэтому книга в основе своей глубоко оптимистична. Тургенев добивается гармоничес­кого звучания пейзажного мотива как в масштабе всего цикла, так и в границах отдельного очерка.

После воображаемого разговора с Лукерьей, рассказчиком, автором и друг с другом по-новому перечитали картину солнеч­ного утра, по-особому увидели «все кругом» после темного су­мрака плетеного сарайчика: «Ах, как было хорошо на вольном воздухе, под ясным небом, где трепетали жаворонки, откуда слышался серебряный бисер их звонких голосов!».

Смерть Матрены неизбежна и закономерна. Вот некоторые рассуждения: «Говорят, смерть всегда выбирает лучших. И если не придерживаться точного реального факта, то в этом виден какой-то символ: уходит из жизни именно Матрена-праведница. Такие всегда виноваты, такие всегда расплачиваются даже и не за свои грехи». «Разорвалась тоненькая ниточка, еще соединявшая Матрену с другими жителями деревни. Умерла Матрена, а вместе с нею ее Бог, которому она никогда не молилась, но который жил у нее в душе и, наверное, помогал ей в жизни».

Рассказ в целом, несмотря на трагизм событий, выдержан на какой-то очень теплой, светлой, пронзительной ноте, настраивая читателя на добрые чувства и серьезные размышления. Пожалуй, в наше время это особенно важно.

Итожа читательские рассуждения, среди кото­рых обязательно прозвучат последние строки рас­сказа, вынесенные в один из эпиграфов урока, завершаем разговор словами А.Солженицына: "Есть такие прирождённые ангелы — они как будто невесомы, они скользят как бы поверх этой жижи (насилия, лжи, мифов о счастье), нисколько в ней не утопая, даже касаясь ли стопами её поверхности <...> это — праведники, мы их видели, удивлялись ("чудаки"), пользовались их добром... и тут же по­гружались опять на нашу обречённую глубину. Мы брели, кто по щиколотку (счастливцы), кто по ко­лено, кто по пояс, кто по горло... а кто и вовсе погружался, лишь редкими пузырьками сохранив­шейся души ещё напоминая о себе на поверхности".

15. Как это произведение связано с традицией русской литературы?

Тургенев, Лесков, Некрасов